Рассуждает протоиерей Владимир Пучков.

Всё чрезвычайно просто: обрядность – такое явление, которое одновременно придаёт жизни человека религиозный оттенок и абсолютно ни к чему не обязывает. Поэтому в народе образ любят, берегут и соблюдают. А что? Не мы придумали – не нам отменять, так было с деда-прадеда, и, вообще, всё это существует неспроста. С церковными традициями легко и прочно переплетаются народные, и на выходе мы получаем не просто фольклор, а фольклор околоцерковный – неотъемлемую составляющую веры, воспринимаемой, прежде всего, как традиция. Так в сознании людей вера постепенно начинает восприниматься как часть народной традиции, с одной стороны, придающая традиции некий духовный вес, с другой, от традиции неотъемлемая и традиции же подчинённая.

Внешне всё это выглядит чрезвычайно благопристойно: в воскресенье человек обязательно идёт в храм, в праздники не делает никакой работы, в навечерие Рождества Христова не ест-не пьёт до вечера, причащается каждый пост и в поминальные субботы неуклонно посещает кладбище. С другой, трудно не заметить в таком народном благочестии странный перекос: сознательный, на первый взгляд, христианин считает семейные посиделки за кутьёй и двенадцатью постными блюдами более важным делом, чем литургии навечерия, видит страшный грех в пользовании ножницами или бритье в воскресенье, считает, что, независимо от качества исповеди, тяжести грехов и степени раскаяния, обязательно должен причащаться, потому что «я ж був до сповіді, що люди скажуть», а кое-кто даже мнит себя умнее священника, поскольку то, что говорит батюшка, не соответствует тому, что «с деда-прадеда». Однако, это ещё не самое плохое. Хуже всего то, что самое усердное исполнение обрядов и самая ревностная преданность традициям, то есть внешние проявления религиозности по-народному, ничуть не обязывают человека к жизни по вере. Для того, чтобы поступать «як треба», в соответствии с церковно-народными традициями и обычаями дедов-прадедов, не нужны ни духовная жизнь, ни борьба со страстями, ни сердечная чистота. Проще говоря, проползание под иконами на крестных ходах, отказ от яблок до Преображения и стремление нырнуть под Евангелие на молебне не вступают в конфликт ни с суеверием, ни со склочностью, ни со злопамятством, ни с лукавством. Даже напротив: точное соблюдение обычаев помогает убаюкивать совесть. Сколько лично мне приходилось сталкиваться с подобным! «Моя бабця такая верующая была, “до плащаницыˮ даже не пила воды», и даром, что о сварливости старушки односельчане помнят даже через десять лет после её смерти. Или разговариваешь, к примеру, с человеком, который каждый раз на «Честнейшую» бухается на колени и стоит так, пока не допоют, что ему ни говори. И вот он, завидев знакомого, вдруг прерывает разговор и с очень серьёзным видом обращается к тому: «Слушай, Иван, передай Петру, что я на него обижаюсь». А фраза «Что я не так сказала» из уст какой-нибудь особы, чья неуместная правдивость спровоцировала ссору или привела к вражде, притом что она с каждого водоосвящения таскает домой по десять литров святой воды, – и вовсе классика околоцерковного обрядоверия…

Впрочем, всё это не только образчики сведения православия к пустой обрядности. Это – иллюстрация причины данного явления. Потому православие и сводится в народном сознании к обрядам, что их соблюдение не требует от человека никаких усилий. Потому обрядоверие и столь живуче, что предлагает считать себя верующим безо всякого напряжения сил, и возможность эта для многих заманчива. И так будет всегда, во всяком случае, до той поры, пока мы будем считать, что любая церковность хороша и любая вера лучше безверия.

Именно в отказе от данного предубеждения и кроется ответ на извечный вопрос «Что делать?». Необходимо перестать поощрять хождение в церковь ради хождения в церковь. Это нам кажется, что жить совершенно по-мирски, не работая по церковным праздникам, лучше, чем жить так же, но в праздники работать. Это мы думаем, что причащаться два раза в год, брякнув на исповеди лишь «грешен, каюсь», лучше, чем не причащаться вообще. Это мы предполагаем, что наше голодание «до первой звезды» угодно Богу. Он же, через пророка Исаию, сказал совершенно иное: «К чему Мне множество жертв ваших? говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу. Когда вы приходите являться пред лицо Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие – и празднование! Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу…» (Ис. 1:11–15).

Вот и ответ на наши вопросы: подлинная церковность предусматривает деятельное преображение человека. Если же все наши усилия направлены только на исполнение обрядов и наблюдение за тем, что люди скажут, но внутренне мы не меняемся никак, то тщетна наша вера, бессмысленна наша ревность и бесполезны усилия.