Рассказ.

Сергей сидел на скамейке на городской набережной в погожий и светлый летний день. С высоты холма открывался прекрасный вид на излучину огромной серебристой реки, на светлые прозрачные и таинственные дали, но на душе у Сергея было темно. И от того мир весь казался темно-серым. Ничего не радовало глаз: ни розовощекие играющие дети, ни влюбленные пары, ни зеленые сочные, дрожащие на легком ветерке березки. Ничего. Сергей в своей жизни дошел до края. Уткнулся в тупик, в бетонный угол. Дальше не было ничего. Страшная тюрьма. Кажущийся конец своей жизни. Не то, чтобы он думал о самоубийстве. Нет. Просто по логике своего внутреннего микрокосма, своей личностной вселенной он дошел до конца, до предела своего развития. Пыжился, что-то пыжился, да весь и вышел.

– Это конец, – мысль четко, пугающе предстала перед его внутренним взором с кристальной честной прозрачностью. Его предыдущая жизнь, вернее то, что в ней он надежно строил, как камень, оказалось соломой. Соломенным домом, с соломенными стенами да башнями. Подул ветер и все развеялось, как дым. Осталось пустое место. И это пугало…

– Что делать? Что делать? Что делать, Боже? – пульсировало в его крови, стучало в висках, как некий ритм сердца, как песня, как молитва…

…Бегали дети, летали голуби, ходили люди, ездили автомобили, парили маленькими парашютистами тополиные пушинки, но все это было как будто за миллионы километров от него. А он находился в ледяном и темном пустынном космосе совсем чужой всему. Ничего не трогало его.

Он пытался задержаться в этом мире. Но соскальзывал. Руки его ума, его сердца цеплялись за почву, за корни деревьев, но они выскальзывали из ладоней и рвались, как струны. Как струны рвались его нервы. И он соскальзывал-соскальзывал вниз…

И вдруг Сергей услышал необычный и чудесный звук, который был словно звук ангельской светлой победной трубы для армии терпящей поражение. Сергей вздрогнул и  прислушался. Это было пение многих голосов, которые пели пасхальный тропарь: «Христо́с воскре́се из ме́ртвых, сме́ртию смерть попра́в, и су́щим во гробе́х живо́т дарова́в». При этом какой-то высокий голос звонко, высоко и радостно восклицал «Христос Воскресе!». И множество голосов ему отвечало «Воистину Воскресе!». Сергей повернул голову в сторону звука…

В сияющих красных одеждах шли мужчины, которые высоко над головами держали крест, иконы Воскресения Христова, Пресвятой Богородицы, святителя Николая, святых равноапостольных Константина и Елены, и других святых. За ними шли диакона с  горящими свечами, мерно позвякивая кадилами, из которых разливалось благовоние, священники в красных, шитых золотом, ризах и народ.

Крестный ход прошествовал мимо Сережи. Все это было какой-то новой реальностью, внезапно вторгнувшейся в ту серую и мрачную тюрьму, которой стала его душа; вторгнувшуюся и разрушившую ее. И словно с мира спали оковы, спала эта ужасная пыльно-мрачная пелена. И взошло духовное преогромное золотое солнце. Для Сережи наступил новый день внутри астрономического дня, который Бог создал специально для того, чтобы спасти лично его.

Этот крестный ход, он оправдывал собою все. Он оправдывал собою мир. Он был его фундаментом, его краеугольным камнем. Его источником и колодцем жизни, и дверью в преогромную и прекрасную реальность.

Волна светлой и теплой радости поднялась в его сердце и затопила собою ту пропасть отчаяния, в которой он находился. И вытолкнула его на поверхность мира – во вселенную Божьей любви, частью которой Сережа теперь стал, частью которой он всегда и был, но теперь только осознал это. И это сопричастие Богу, соучастие в Его любви стало его счастьем.

Он встал и присоединился к крестному ходу, войдя всей своей израненной душою в эту новую реальность. Впереди виднелась икона Воскресшего Христа, с высоко поднятой вверх десницей. И ему казалось, что милосердный Господь подает руку сейчас именно ему, выводя его из его личного ада на свет Божий.

Иерей Андрей Чиженко