Православие.ru

Рассказы протоиерея Стефана Павленко.

Как моя мама пела на клиросе вместе с будущим святителем Иоанном Шанхайским

Моя мама, Мария Дмитриевна Шатилова, родилась в 1916-м году в Петрограде. Ее папа, мой дед, был офицером Русской Императорской армии, сражался на полях Первой мировой войны, был награждён тремя орденами, в том числе орденом Святой Анны с надписью «за храбрость». После революции дед, бывший кадет и юнкер, стал одним из первых, кто записался в Добровольческую армию. Бабушка была родом из старинной дворянской семьи: урожденная Толстая, она приходилась троюродной сестрой и Льву Толстому, и Алексею Толстому. О своих родных и о том, что по их жизни можно изучать историю России, я уже рассказывал.

А сейчас хочу рассказать о том, как моя мама, будучи еще ребенком, пела и читала на клиросе вместе с Михаилом Максимовичем, будущим святителем Иоанном Шанхайским.

Семья Шатиловых покинула Крым вместе с армией, и мама росла в Сербии. Прабабушка и бабушка пели на клиросе в Свято-Троицком соборе Белграда и, конечно, брали с собой мою маленькую маму. Там Шатиловы познакомились и подружились с Максимовичами.

Когда Митрополит Антоний (Храповицкий) в 1924-м году поставил в чтецы 28-летнего Михаила Максимовича, студента богословского факультета Белградского университета, маме было 8 лет. Так что мои прабабушка, бабушка и моя 8-летняя мама вместе с будущим владыкой Иоанном пели и читали на клиросе, и мама знала его еще мирским юношей, знала его иеромонахом и знала его епископом.

Об одной ошибке, которая вовсе не была ошибкой

Будущий святитель Иоанн Шанхайский, а тогда Михаил Максимович, принял монашеский постриг на праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы в 1926-м году в Мильковом монастыре, который на тот момент был единственным монастырем в Сербии с русским уставом и братией. Там собрались русские монахи из Валаамского и других монастырей.

Настоятелем обители был бывший Оптинский послушник и духовное чадо Оптинского старца Нектария, иеромонах Амвросий (Курганов), а среди братии подвизались будущие архиереи, а также будущий великий старец Фаддей (Витовницкий) (1914–2003). Старец Фаддей вспоминал о настоятеле Милькова монастыря так:

«Он никогда никого не наказывал, ни о ком не думал плохо, ни на кого не смотрел с раздражением. Каждого любил таким, каков он есть, и молился Богу, чтобы Он просветил человека»

В этом монастыре Михаил Максимович и был пострижен в честь своего родственника – святителя Иоанна Тобольского (Максимовича), прославленного в 1916-м году Российской Церковью в лике святых. Вскоре после пострига отец Иоанн был рукоположен в диаконы, а затем в священнический сан, и стал иеромонахом.

С 1927 года будущий святитель Иоанн Шанхайский жил в городе Битоле, где преподавал Пастырское богословие и Церковную историю в духовной семинарии. Когда семинаристов отпускали на летние каникулы, отец Иоанн часто гостил в Мильковом монастыре, то есть его можно было встретить либо в Битоле, либо в монастыре.

Поэтому моя 18-летняя мама, увидев в трамвае отца Иоанна в июне 1934 года, очень обрадовалась, но также была удивлена и спросила, что он делает в Белграде. Скромный и смиренный отец Иоанн объяснил, что произошла какая-то путаница, и его вызвали в город по ошибке, поскольку какого-то другого иеромонаха Иоанна собираются хиротонисать во епископы.

На другой день мама снова встретила отца Иоанна и спросила, исправили ли ошибку. На это он ответил, что все оказалось гораздо серьезнее, чем он предполагал, и во епископы собираются посвятить именно его. Когда же он попытался воспротивиться этому и объяснить, что у него плохая дикция, то получил ответ: пророк Моисей тоже был косноязычен, однако это не мешало ему быть великим пророком.

Так Митрополит Антоний (Храповицкий) и Архиерейский Синод Русской Зарубежной Церкви избрали иеромонаха Иоанна (Максимовича) епископом Шанхайским, на кафедру, где проживала значительная по численности русская диаспора.

Владыка Иоанн даже написал моей маме несколько писем из Китая и посылал ей китайские марки и монетки.

Интересно, что много лет спустя, уже в Америке, святитель Иоанн Шанхайский приезжал на Архиерейский съезд в Нью-Йорк и служил в храме в 70 милях от города, где жила моя семья. И мама отправила меня вместе с нашим настоятелем на службу в этот храм, чтобы я получил благословение владыки Иоанна. Переписка между ним и мамой к тому времени давно прервалась, и святитель Иоанн ничего не знал о судьбе нашей семьи, но при встрече он сразу назвал меня по имени, расспросил меня обо всех моих родных и благословил. Но об этом я уже рассказывал подробно.

Княжна Шаховская и моя мама

Когда я уже был священником, одной из моих прихожанок была княжна Елена Борисовна Шаховская. Она родилась, как и моя мама, в 1916-м году, а умерла уже здесь, в Америке, в прошлом году, в возрасте 104 лет. Была она очень скромная, никогда не афишировала свое происхождение.

Каждый раз при встрече княжна рассказывала мне о том, какой доброй и смелой, шустрой и жизнерадостной была моя мама. В доказательство этому Елена Борисовна вспоминала следующую историю.

Обе девушки учились в Мариинском Донском институте благородных девиц, который был эвакуирован в сербский город Белая Церковь из Новочеркасска через Крым в 1919-м году (этот институт был основан в 1853-м году и действовал до 1941 года).

У княжны Шаховской очень рано умер отец, князь Борис Андреевич Шаховской. В юности он был кадетом, потом юнкером, участвовал в Русско-японской войне, где получил тяжелое ранение.

Оправившись от ранения, сражался на полях Первой мировой войны в чине полковника, одно время был адъютантом генерала Николая Николаевича Духонина, который исполнял обязанности Верховного главнокомандующего Русской армией в ноябре-декабре 1917 года и был зверски, без суда и следствия, убит революционными матросами. Интересно, что в Сербии во главе Мариинского института встала вдова генерала, Наталия Владимировна Духонина. Поистине тесен мир!

Потом князь Шаховской вступил в Добровольческую армию, воевал в третьей войне в своей жизни и покинул Крым с Врангелем. Будучи весь изранен, он умер в 48 лет, а княжне в это время исполнилось только 15. Она тяжело переживала смерть любимого папы и не могла уснуть ночью, оплакивая весь ужас своей потери.

Моя юная мама дружила с ней, но училась в другом классе и ночевала в другом дортуаре, а порядки в институте были очень строги. Но мама, вопреки правилам, прибежала к княжне, девочки укрылись одеялом и сидели так всю ночь, и мама успокаивала рыдающую подругу и поддерживала ее.

«Умение ценить и гордиться тем, что мы русские»

Возможно, вам будет интересно узнать, как именно воспитывались девушки, в том числе моя мама и княжна Шаховская, в Мариинском Донском институте. Бывшая институтка Ольга Мирошниченко (урожденная Шуневич), 1914 года рождения, то есть всего на 2 года старше моей мамы, вспоминала об этом так:

«Нас в институте воспитывали в православном и национальном духе. У нас был свой священник, который преподавал Закон Божий и совершал богослужение. Каждую субботу у нас была всенощная, и в воскресенье – литургия. По большим праздникам – двунадесятым – не было занятий...

Обращалось особенное внимание на русскую историю и литературу. Изучались эти предметы с особым вниманием. И наши преподаватели, не щадя своих сил, старались дать нам самое лучшее, что было ими взято из России. И теперь, глядя назад взрослыми глазами, мы видим, как много получили мы от них неоценимых сокровищ, кроме книжных знаний: любовь к Родине, любовь к русской истории и литературе и умение ценить и гордиться тем, что мы русские.

Мы сумели в страшные годы войны и оккупации не поддаться духовному упадку, не раствориться в чужих странах, не возроптать и не потерять веру в Бога, в жизнь и в людей, так как непоколебимый наш батюшка, отец Василий Бощановский, учил нас глубокой вере, терпению и кротости.

С большой благодарностью я вспоминаю нашу начальницу Н. В. Духонину, которая была очень образованная женщина, знала несколько иностранных языков, обладала большой энергией и относилась со всей душой к своему делу, но была и строга. Под ее руководством наш Мариинский Донской Институт был лучше всех остальных русских учебных заведений в Югославии».

Вот такой институт окончила моя мама...

«Вы любите Россию, русские девушки, вы ее носите в себе»

Интересно, что как раз когда мама и княжна Шаховская учились в институте, его выпускницы, на пороге выхода в «большую» жизнь, обратились с просьбой о напутствии к Ивану Сергеевичу Шмелеву. И знаменитый русский писатель ответил им так:

«Идите, благословясь. Я слышу в ваших простых словах голос исканий. Не угас русский святой огонь, русский духовный пыл, стремление к истинному и доброму. Нерусские девушки не спрашивают об этом. Им не нужно ‟благословение” и ‟слова”: накатанные у них дорожки, привычные. А вы... вы, русские бездорожницы, вышли искать Россию. Град Китеж потонувший! Идите смело – и найдете...

И вы правы, вы чутко правы, прося напутствия. Вы – религиозны, вы – кровь отцов: молились они перед походом. И вы в походе. И я хочу вам сказать: идите и помните, что мы сильны! Помните непрестанно, что мы от великого народа, что мы чудесны и нашей историей, уделившей нам миссию охранять культуру, что мы велики страданиями нашими и великой победой нашей – всем тем чудесным, что русский гений давал, дает и будет давать миру!..

Наши идеи, наше богопознание и богоискательство, наше ‟святое беспокойство” за мир и человека волнуют чутких во всех народах. Мы же – философы мировые, мы – бродило. Мы пали, но мы восстанем! Мы мучаемся, но мы – творим. ...Вы любите Россию, русские девушки, вы ее носите в себе...».

«Мы, как знамя, несли наше русское имя, и по-русски растили мы наших детей»

Вместе с мамой и княжной Шаховской в Мариинском Донском институте училась поэтесса и общественная деятельница первой волны русской эмиграции, Нонна Сергеевна Белавина, она была всего на год их старше (1915–2004). Вот ее стихи:

Мне казалось – я слышу звонок. Неужели
Я сейчас опоздаю на первый урок?
Мне сказали, что годы уже пролетели,
Что закрыт институт... Но я слышу звонок!..

Я не сплю! Я живу! Да ведь только вчера мы
Возвратились с каникул – до новой весны.
В дортуаре тихонько теперь вечерами
Мы расскажем друг другу про летние сны.

И короткие дни вперегонки поскачут...
Каждый день, как подарок судьбы, я ловлю…
«Надя, душка, реши мне скорее задачу!
Ах, сегодня латынь, я ее не люблю»...

Что ждало нас? Потери, страданья, разлуки...
Безысходность войны, безотрадность труда...
И в тяжелой работе усталые руки...
Бесприютная жизнь по чужим городам...

Только мы не сдались, мы не стали иными,
Не боялись отчаянья черных путей.
Мы, как знамя, несли наше русское имя,
И по-русски растили мы наших детей.

Война

В годы Второй мировой войны Югославия была разделена на части: Сербия досталась Германии, Черногория – Италии, большая часть Македонии – Болгарии, автономная Воеводина – Венгрии. Помимо оккупации, здесь обострились межнациональные противоречия. Больше всего было православных беженцев-сербов: венгры гнали их из Воеводины, албанцы из Косово, усташи – из Хорватии. Ситуация была страшно запутанной, понятно было одно: гибли люди.

Про сербского батюшку

Мама рассказывала такую историю. Она знала одного сербского священника, который был добрым батюшкой, но имел некоторые немощи и был даже несколько пристрастен к винопитию.

Когда усташи ворвались в храм, батюшка как раз переносил Чашу со Святыми Дарами с Престола на Жертвенник. Усташи его схватили, погнали к реке и загнали на глубину. И этот священник до последнего держал Чашу с Дарами над головой, даже когда волны уже скрывали его самого. Он утонул, продолжая держать Святые Дары над головой.

Я не знаю, была ли мама сама свидетельницей происшедшего, но она хорошо знала этого батюшку.

Ужасы войны

А вторую историю мама видела собственными глазами. Усташи ворвались в храм во время венчания, убили жениха, невесту и их свидетелей и пустили тела на плоту вниз по Дунаю.

Усташи также преследовали евреев и цыган. У мамы было много знакомых, среди которых были и евреи. Когда немцы вошли в Белград, евреи прятались по подвалам и не могли оттуда выходить. Мама вспоминала, как тайком носила им еду.

Среди сербов были и коммунисты, и монархисты, и русские эмигранты, конечно, поддерживали монархистов. Потоки беженцев волной двинулись по Европе в поисках безопасного пристанища. Семьи распадались, люди теряли друг друга.

После войны

Моя мама вместе с дедушкой и бабушкой оказались в лагере для ди-пи, по терминологии Лиги Наций – Displaced Persons – перемещенных лиц, а попросту беженцев, в Австрии. Там моя мама познакомилась с моим папой, и я родился в лагере в 1947-м году.

Через 2 года мы перебрались в Америку и поселились в Вайнланде, штате Нью-Джерси, где стали прихожанами Свято-Троицкой церкви. Мы были очень бедными, и мои родители много работали на фабрике, хотя оба закончили университет.

Мама отлично знала 5 языков: русский, сербский, английский, французский, немецкий. Она могла бы работать переводчицей в ООН, но, к сожалению, очень плохо слышала, и никакие слуховые аппараты не помогали.

Отошла ко Господу моя мамочка в 1987-м году. А сам я уже 50 лет служу в сане священника. Вот такие истории я хотел вам сегодня рассказать.

Помощи Божьей во всех благих делах, храни Господь!

Протоиерей Стефан Павленко