Гоголевская женщина, или Почему Гоголь клялся, что женщины гораздо лучше мужчин

В 39-летнем возрасте Н. Гоголь в письме В. Жуковскому сознавался: «Мне казалось, что уже не должен я связываться никакими другими узами на земле, ни жизнью семейной, ни должностной жизнью гражданина, и что словесное поприще есть тоже служба» [6, XIV, c. 34].

Действительно, слово как «высший дар Бога человеку» было его очагом, обязанностью, смыслом жизни и «примирением» с ней. А какое же место отведено женщине в гоголевском творчестве? В каких ипостасях видит ее писатель? Кто она: «адское порождение», символ страсти, смерти или «воздвижница на все прямое»?

Исследователи, обращаясь к темам «Гоголь и женщины», «Женские образы в творчестве Гоголя», зачастую оперируют эпистолярными сведениями о знакомстве и отношениях писателя с воспитанницей Марьей Балабиной, графиней Анной Виельгорской (прототипом Улиньки из второго тома «Мертвых душ» (И. Аксаков)), фрейлиной императриц Александрой Смирновой-Россет или же изучают его ранние произведения, где женский образ интерпретируется как символ слепой страсти, главенствующей над законами товарищества, отчизной и святой православной верой (например, любовь Андрия к полячке в повести «Тарас Бульба»), воплощение смерти (панночка «со страшной сверкающей красотой» из повести «Вий»), проявление «ужасной воли адского духа, жаждущего разрушить гармонию жизни» («Невский проспект») и т. д. Полнее раскрыть представление писателя о женщине, проследить его эволюцию, определить параметры женской красоты позволяет также анализ женских образов в творчестве позднего Гоголя. Особого внимания в разработке этого вопроса заслуживают работы Е. Анненковой, Ю. Барабаша, С. Бочарова [1, 2, 3]. В частности, С. Бочаров в статье «“Красавица мира”. Женская красота у Гоголя» раскрывает «энергетическую» характеристику женских образов; на примере статьи «Женщина в свете» утверждается не только идея утилитарной силы и высшей пользы красоты, но и ее «богоподобие», о котором впервые, по мнению литературоведа, заговорил автор «Мертвых душ».

«Влияние женщины может быть очень велико именно теперь…»

«Выбранные места из переписки с друзьями» начинаются именно статьей «Женщина в свете». Анализируя этот факт, Ю. Барабаш прибегает к рассуждениям психологического характера: «Женское окружение, общение с женщинами, особенно в поздний период, в 40-е годы, были необычайно важным фактором его [гоголевского. – Н. С.] духовного развития и душевной жизни» [2, с. 65]. Кроме такого важного аргумента, приемлемым может быть еще один: эволюцию авторского мировоззрения в 40-е годы во многом определяло влияние Священного Писания, творений отцов Церкви, из которых писатель черпал сведения о женщине, о ее роли и обязанностях.

В статье «Женщина в свете» Гоголь говорит о смысле женского бытия, о ее призвании в мире: «Влияние женщины может быть очень велико именно теперь, в нынешнем порядке или беспорядке общества, в котором, с одной стороны, представляется утомленная образованность гражданская, а с другой – какое-то охлаждение душевное, какая-то нравственная усталость, требующая оживотворения. Чтобы произвести это оживотворение, необходимо содействие женщины. Эта истина в виде какого-то темного предчувствия пронеслась вдруг по всем углам мира, и все чего-то теперь ждет от женщины» [VIII, с. 224]. Данный женский образ можно считать собирательным – «Письмо к ...ой», ведь конкретный адресат самим Гоголем не указан. Автор акцентирует главную миссию женщины – «оживотворение», которое требуется, чтобы уврачевать общество от «охлаждения душевного», «нравственной усталости». Несмотря на такие благие намерения, женщины, согласно автору, отнюдь не являются идеальными созданиями, ибо могут среди прочего провоцировать мужчин на служебные злоупотребления: «Окажется, что большая часть взяток, несправедливостей по службе и тому подобного, в чем обвиняют наших чиновников и нечиновников всех классов, произошла или от расточительности их жен, которые так жадничают блистать в свете большом и малом и требуют на то денег от мужей, или же от пустоты их домашней жизни, преданной каким-то идеальным мечтам, а не существу их обязанностей...» [VIII, с. 224].

«Клянусь, женщины гораздо лучше нас, мужчин»

Женщина должна пробуждать в ближнем желание исполнять свой долг, осуществлять призвание, задуманное о нас свыше. Например, в письме «Что такое губернаторша» писатель утверждает: «Клянусь, женщины гораздо лучше нас, мужчин. В них больше великодушия, больше отважности на всё благородное; не глядите на то, что они закружились в вихре моды и пустоты. Если только сумеете заговорить с ними языком самой души, если только сколько-нибудь сумеете очертить перед женщиной ее высокое поприще, которого ждет теперь от нее мир, – ее небесное поприще быть воздвижницей нас на всё прямое, благородное и честное, кликнуть клич человеку на благородное стремление, то та же самая женщина, которую вы считали пустой, благородно вспыхнет вся вдруг, взглянет на самую себя, на свои брошенные обязанности, подвигнет себя самую на всё чистое, подвигнет своего мужа на исполнение честное долга и, швырнувши далеко в сторону свои тряпки, всех поворотит к делу. Клянусь, женщины у нас очнутся прежде мужчин, благородно попрекнут нас, благородно хлеснут и погонят нас бичом стыда и совести, как глупое стадо баранов, прежде чем каждый из нас успеет очнуться и почувствовать, что ему следовало давно побежать самому, не дожидаясь бича» [VIII, с. 319].

Ориентиры Гоголя на Божье слово в создании женских образов во втором томе «Мертвых душ» подтверждают его заметки и записи в Библии 1820 года издания. Их анализ помогает выяснить, на какие именно стихи обращал внимание писатель, как их толковал, создавая женские персонажи, как воплощал библейское слово в художественный образ. Так, обращаясь к Посланиям Нового Завета, Гоголь словно резюмирует стихи, в которых речь идет о женщинах. Их совокупность представляет базис для составляющих женских образов.

«Женам учить не позволяется, но быть в безмолвии»

О руководствовании библейским взглядом на женщину свидетельствует тот факт, что писатель не обошел вниманием ни одной строки Евангелия, где есть наставления о браке (1 Кор. 7:1), об отношении мужа к жене (1 Кор. 7:33), отношении к вдовам (1 Тим. 5:5–16), поведении женщин в церкви (1 Кор. 11:5) и т. д.: «Также и вы, жены, повинуйтесь своим мужьям, чтобы те из них, которые не покоряются слову, житием жен своих без слова приобретаемы были, когда увидят ваше чистое, богобоязненное житие» (1 Пет. 3:1) – в Библии Гоголя на полях написано: «жены действуют внутренним житием» [5, с. 241]; «Ибо не муж от жены, но жена от мужа; и не муж создан для жены, но жена для мужа» (1 Кор. 11:8) – у Гоголя: «Преимущество Мужа пред Женою» [5, с. 244]; «Истинная вдовица и одинокая надеется на Бога и пребывает в молениях и молитвах день и ночь... И сие внушай им, чтобы были беспорочны» (1 Тим. 5:6) – у Гоголя: «как поступать со вдовицами» [5, с. 247]; «Жена да учится в безмолвии, со всякою покорностью; а учить жене не позволяю, ни властвовать над мужем, но быть в безмолвии» (1 Тим. 2:11) – у Гоголя: «Женам учить не позволяется, но быть в безмолвии» [5, с. 247] и др.

Создавая женские образы второго тома «Мертвых душ», писатель, следуя библейской традиции, показывает расхождения в поведении женщин, их высказываниях, жизненной позиции, восприятии мужского слова. Так, описывая приезд родственниц Бетрищева, графини Болдыревой и княжны Юзякиной, автор акцентирует несколько черт: «…одна – вдова, другая – старая девка, обе фрейлины прежних времен, обе болтуньи, обе сплетницы...» [VII, с. 147], которые формируют негативное отношение у читателя, поскольку апеллируют к нарушению законов Священного Писания, а также не соответствуют моральному поведению вдов (сравним с вышеприведенными строками Библии об этом).

Высказывания героев можно интерпретировать как нахождение читателем узловых моментов схождения или разногласия с библейской заповедью или наставлением. Например, в рассказе Хлобуева о его тетке («Есть у меня, пожалуй, трехмиллионная тетушка», – сказал Хлобуев: «старушка богомольная: на церкви и монастыри дает, но помогать ближнему тугенька» [VII, с. 87]), кроме очевидного подтекста об обделении племянника, просвечивается также игнорирование евангельского: «Длань свою она открывает бедному и руку свою подает нуждающемуся» (Притч. 31:20). Муразов, давая советы Хлобуеву, убеждает героя в том, что его жена «совсем не так воспитана, чтобы детей воспитать» [VII, с. 242]. Изображение героини позволяет определить черты характера, препятствующие ее призванию: «Она была хоть куды. В Москве не ударила бы лицом в грязь. Платье на ней было со вкусом, по моде. Говорить любила больше о городе да о театре, который там завелся. По всему было видно, что деревню она любила еще меньше, чем муж, и что зевала она еще больше Платонова, когда оставалась одна...» [VII, с. 215].

Привычки, вкусы Хлобуевой свидетельствуют о ее духовной опустошенности. Она слишком заботится о внешнем виде. В поэме подчеркивается манера героини одеваться, не соответствующая библейским наставлениям: «…чтобы также и жены, в приличном одеянии, со стыдливостью и целомудрием, украшали себя не плетением волос, не золотом, не жемчугом, не многоценною одеждою, но добрыми делами…» (1 Тим. 2:9). «Гоните роскошь (покамест нет других дел), уже и это благородное дело, оно же притом не требует ни суеты, ни издержек. Не пропускайте ни одного собрания и бала, приезжайте именно затем, чтобы показаться в одном и том же платье; три, четыре, пять, шесть раз надевайте одно и то же платье. Хвалите на всех только то, что дешево и просто. Словом, гоните эту гадкую скверную роскошь, эту язву России, источницу взяток, несправедливостей и всех мерзостей, какие у нас есть» [VIII, с. 309–310], – так настойчиво в «Выбранных местах» писатель советует избегать множества блистательных одеяний, ратуя за заботу о внутренней красоте, а не о внешней, выступая против «обезьянства моды».

«Долг – святыня. Человек счастлив, когда исполняет долг»

Согласно Гоголю, «долг – святыня. Человек счастлив, когда исполняет долг» [IX, с. 24]. Последствия бездействия прослеживаются в образах женщин, которым Тентетников отменил часть работ: «Праздность, драка, сплетни и всякие ссоры завелись между прекрасным полом такие, что мужья то и дело приходили к нему с такими словами: ‟Барин, уйми беса-бабу! Точно черт какой: житья нет от ней!”» [VII, с. 20], или в образе женщины, «прибившей до полусмерти бедную девчонку и ругавшей на все бока всех чертей» [VII, с. 214]. Игнорирование призвания и невыполнение обязанностей женщинами обязательно приводят к общественному неустройству, ведь «мужья не позволили бы себе и десятой доли произведенных ими беспорядков, если бы их жены хотя сколько-нибудь исполняли свой долг» [VII, с. 224]. Автор, указывая на последствия, провоцирует читателя выяснить их причины.

«Душа жены – хранительный талисман для мужа, оберегающий его от нравственной заразы»

Героини, достигая высокого уровня духовности, преображаясь, смогут воздвигнуть и других к верному пути. Так, в статье «Женщина в свете» читаем: «Душа жены – хранительный талисман для мужа, оберегающий его от нравственной заразы; она есть сила, удерживающая его на прямой дороге, и проводник, возвращающий его с кривой на прямую; и наоборот, душа женщины может быть злом и погубить его навеки» [VIII, с. 224].

Гоголевский идеал женственности воплощен в словах Муразова, обращенных к Чичикову: «...если знобит сильное желанье оставить по себе потомков, женитесь на небогатой доброй девушке, привыкшей к умеренности и простому хозяйству» [VII, с. 113] – и зиждется на библейских формулах: относительно потомства («Жена твоя как плодовитая лоза в доме твоем; сыновья твои как масличные ветви» (Пс. 128:3)), хозяйствования («…мудрая жена устроит дом свой» (Притч. 14:1)), не противоречат заповедям о богатстве («Доброе имя лучше большого богатства, и добрая слава лучше серебра и золота» (Притч. 22: 1)), доброте («…зная, что каждый получит от Господа по мере добра, которое он сделал...» (Еф. 6:8)), умеренности («Иной сыплет щедро, и ему еще прибавляется; а другой сверх меры бережлив, и однако же беднеет» (Притч. 11:24)).

«Красота женщины – еще тайна»

Образ Улиньки из второго тома поэмы «Мертвые души» выделяется среди других женских персонажей, изображенных писателем: «Необыкновенно трудно изобразить портрет ее» [VII, c. 145]. Черты, присущие героини, позволяют убедиться, что она воплощает жизненную силу, энергию: «было что-то живое, как сама жизнь» [VII, c. 23], «явилась живая фигурка» [VII, с. 40]. Живость натуры Улиньки подчеркнута ее манерой речи, выражением лица, движениями: «Когда она говорила, у нее, казалось, все стремилось вослед за мыслью – выраженье лица, выраженье разговора, движенье рук... и, казалось, как бы она сама вот улетит вослед за собственными словами. Ничего не было в ней утаенного» [VII, с. 24]. Последняя фраза сакрализует чистоту помыслов героини, ведь «нет ничего... тайного, что не было бы узнано» (Мф. 10:26). Лучше понять семантику слова «стремительное» помогает статья «Женщина в свете», где Гоголь уподобляет стремленье силе добра: «В прибавленье ко всему вы имеете уже самим Богом водворенное вам в душу стремленье, или, как называете вы, жажду добра. Неужели вы думаете, что даром внушена вам эта жажда, от которой вы не спокойны ни на минуту?» [VIII, с. 226]. Внимательному читателю нетрудно заметить, что появление Улиньки аналогично явлению света: «Если бы в темной комнате вдруг вспыхнула прозрачная картина, освещенная сзади лампою, она бы так не поразила внезапностью своего явления, как фигурка эта, представшая как бы затем, чтобы осветить комнату. С нею вместе, казалось, влетел солнечный луч…» [VII, с. 523]. Образ света апеллирует у Гоголя к любви, тьма – к ненависти, о чем свидетельствуют его записи на полях Библии: «Ненавидяй брата – во тьме. Любящий брата ходит во Свете» [5, с. 241]. Черты Богоматери, особо чтимой в православии, в образе Улиньки были замечены М. Вайскопфом: «В гоголевской героине, наряду с такой же спонтанной естественностью, маркированы, однако, и богородичные черты, так что каждому казалось, будто ‟где-то и когда-то он знал ее и как бы самые черты ее ему где-то уже виделись”» [4, с. 626]. Усматривая в героине практическую натуру, исследователь подчеркивает возможность Улиньки указывать путь к преображению. Образ героини символизирует милосердие и духовность, пропитан жаждой обновления, освобождения от несправедливости.

«Красота женщины – еще тайна. Бог недаром повелел иным из женщин быть красавицами... Если уже один бессмысленный каприз красавицы бывал причиной переворотов всемирных... что же было бы тогда, если бы этот каприз был осмыслен и направлен к добру? Сколько бы добра тогда могла произвести красавица сравнительно перед другими женщинами!» [VIII, с. 226], – пишет Гоголь в «Выбранных местах», формируя составные «высшей красоты»: «чистая прелесть невинности, в которой так и светится всем ваша голубиная душа», «власть чистоты душевной», «стремленье, или жажда добра», «небесное беспокойство о людях, ангельская тоска о них» [VIII, с. 226, 227].

«Облекитесь в Нового человека»

Аналогии богоподобия адресата (женщины) обнаруживаются также в статье «Женщина в свете»: «Вносите в свет те же самые простодушные ваши рассказы, которые так говорливо у вас изливаются, когда вы бываете в кругу домашних и близких вам людей, когда так и сияет всякое простое слово вашей речи, а душе всякого, кто вас ни слушает, кажется, как будто бы она лепечет с ангелами о каком-то небесном младенчестве человека» [VIII, с. 228]. Гоголь охотно использует библейские истины для описания того духовного космоса, заповедями которого руководствуется Улинька. Она способна приумножать добро: «При ней как-то смущался недобрый человек и немел, а добрый, даже самый застенчивый, мог разговориться с нею, как с сестрой...» [VII, с. 146], но все же не отличается от других персонажей в гневе или спорах: «Если бы кто увидал, как внезапный гнев собирал вдруг строгие морщины на прекрасном челе ее и как она спорила пылко с отцом своим...» [VII, с. 23–24]. Гнев героини, на первый взгляд, оправдан: он «вспыхивал только тогда, когда она слышала о какой бы то ни было несправедливости или дурном поступке с кем бы то ни было» [VII, c. 24]. И все же Писание говорит: «Всякое раздражение, и ярость, и гнев, и крик... да будут удалены от вас» (Еф. 4:31). Такой прием сочетания положительных и нежелательных черт скорее усложняет, а не нивелирует ориентацию Улиньки на святой идеал. Гейр Хьетсо, цитируя отцов Церкви, отмечает, что сам Гоголь, стремясь к совершенствованию, боролся с гневом и скукой. Присутствие гнева в характере Улиньки препятствует ее приобщению к когорте «новых людей»: «А теперь вы отложите все: гнев, ярость, злобу, злоречие, сквернословие уст ваших; не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется по образу Создавшего его...» (Кол. 3:8–10) (в Библии писателя на полях есть запись: «Облекитесь в Нового человека» [5, с. 236]). Тем не менее Гоголь акцентирует доброту героини и соблюдение ею заповеди о ближнем: «Но как вдруг исчезнул бы этот гнев, если бы она увидела того самого, на кого гневалась, в несчастии, как бы вдруг бросила она ему свой кошелек, не размышляя, умно ли это или глупо, и разорвала на себе платье для перевязки, если б он был ранен» [VII, с. 146]. Описанный эпизод вводит еще один мотив – пожертвования, готовности разделить любое несчастье.

В отличие от других героинь, и это отчетливо подчеркнуто автором, Улинька равнодушна к внешнему виду: «Оделась она как-то сама собой» [VII, с. 41] (сравним: «Леницына... одетая по-петербургскому» [VII, с. 95], жена Хлобуева «одетая со вкусом, по последней моде» [VII, с. 84]), следуя Божьим наставлениям: «…чтобы также и жены... украшали себя... не многоценною одеждою, но добрыми делами…» (1 Тим. 2:9). Ее чувствительная душа болезненно реагирует на происходящее вокруг, а поведение предвосхищает «законы» новой жизни, духовные правила, пути человека к Истине.

«Полюби нас чернинькими, а белинькими нас всякой полюбит»

Кульминационным моментом столкновения библейских идей во втором томе поэмы «Мертвые души» можно считать эпизод ранней редакции, в котором герои обсуждают пословицу «Полюби нас чернинькими, а белинькими нас всякой полюбит». Укажем на роль смыслового вектора именно этой, а не иной пословицы в сюжетном ходе поэмы, а также на дополнительную библейскую аллюзию, выраженную фразой Чичикова «По христианству именно таких мы должны любить» [VII, с. 164]. Своеобразным ключом-разгадкой к эпизоду о «черниньких и белиньких» становятся слова из статьи «Что такое губернаторша»: «Уверяю вас, что придет время, когда многие у нас на Руси из чистеньких горько заплачут, закрыв руками лицо свое, именно оттого, что считали себя слишком чистыми, что хвалились чистотой своей и всякими возвышенными стремленьями куда-то, считая себя чрез это лучшими других» [VIII, с. 321]. Фраза Улиньки «Зачем прогонять [Вишнепокромова. – Н. С.], зачем и любить?» [VII, с. 164] является завязкой конфликта. Именно Улинька объединяет сюжетные линии эпизода, победителем в котором, как ни странно, является Чичиков, но только за счет констатации пословицы.

Православная традиция распространяет заповедь любви на все сферы человеческой жизни. Библейские наставления о любви к ближнему сводятся к двум аксиомам: 1. «Да любите друг друга» (Ин. 13:34); 2. «Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас...» (Мф. 5:44). В письмах Гоголя в основном подчеркивается первое – универсальное содержание чувства (например, к С. Шевыреву от 21 апреля 1848 г.: «Мне кажется подчас, что все то, о чем так хлопочем и спорим, есть просто суета, как и все в свете, и что об одной только любви следует нам заботиться. Она одна только есть истинно верная и доказанная истина» [XIV, с. 65]). Во втором же томе «Мертвых душ» писатель вопрошает о несколько ином виде любви – любви именно к гибнущему грешному человеку. Объединение двух указанных заповедей формирует более широкое смысловое поле: «Что значит, однако же, что и в паденьи своем гибнущий грязный человек требует любви к себе?» [VII, c. 167].

Приметным дополнением к пониманию символичности эпизода является следующий фрагмент письма писателя к матери от 12 июня 1844 г.: «Мы даже и за тех дадим ответ Богу, с кем были в дружеских отношениях только потому, что и над ними мы могли иметь влияние, а тем более за тех, которые были нашею властью или под нашею властью. Или вы думаете, что мужик должен пропасть, как скотина? Если он дурно ведет себя, если он пьяница, вор, лентяй, так пусть он так и умрет пьяницей, вором и лентяем, ему же будет хуже, пусть он пропадет? Но если собака околеет от голода, так и тогда бывает нам жалко, а тут гибнет иногда человек в глазах наших, да и пусть бы еще погибнул телом, нет гибнет душою – и состраданья даже на одно зерно не бывает в бесчеловечных душах наших. Просто становится страшно. Да одно бы просто слово с вашей стороны, один упрек, одно увещание могло бы уже спасти его. Если бы увидел простой человек такое внимание к себе, что сама госпожа, сама барышня просит его именем Бога оставить дурную жизнь, изъясняет ему, какое наказание страшное ожидает его за это в будущей жизни, нет, он бы наконец подвигнулся и смягчился, и камень иногда смягчается, а человек – не камень...» [XII, c. 318].

Так или иначе, все зиждется именно на ожидании первого призыва к спасению грешника из уст женщины. В статье «Что такое губернаторша» Гоголь наставляет: «Каков бы ни был преступник, но если земля его еще носит и гром божий не поразил его – это значит, что он держится на свете для того, чтобы кто-нибудь, тронувшись его участью, помог ему и спас его» [VIII, с. 316]. Развитие данной идеи получает конечное оформление в письме писателя к А. Смирновой от 26 августа 1844 г.: «Не думайте о том, чтобы помощь ваша была бессильна и голос ваш не найдет доступа к самому сердцу. Хотящему и просящему ничего не откажется. “Сила Моя в немощи совершается”, – сказал Бог апостолу Павлу» [XII, с. 338].

«...Но и Бог не может помочь, если мы не хотим устремить жизнь нашу сообразно с тем, что написано в Евангелии»

Внимательному читателю нетрудно заметить, что о намерениях Улиньки можно судить только по ее словам. В письме же к сестрам от 4 марта 1851 г. Гоголь говорит о надобности исполнения заповедей: «...но и Бог не может помочь, если мы не хотим устремить жизнь нашу сообразно с тем, что написано в Евангелии. Ни к чему не послужит то, что мы только сохраняем в теории, а не воплощаем тут же в дело» [XIV, с. 223]. К тому же женщина, обнажая весь свой «лазарет и болезни больных» в беседах со священником, от которого «зависит всё, и дело улучшенья нашего в их руках, а не в руках кого-либо другого», помогает также ему ревностно исполнять свой долг, обратить внимание на качество общения с прихожанами: «самая проповедь его с каждым воскресеньем будет направляться более и более к сердцам слушателей, и он сумеет потом выставить многое начистоту и, не указывая лично ни на кого, сумеет поставить каждого лицом к лицу к его собственной мерзости» [VIII, с. 316], ведь обязанность наставников-священников, заботящихся о пастве, «слишком страшна» и «ответ они дадут больше, чем кто-нибудь из людей всякого другого звания» [VIII, с. 317].

Творения позднего Гоголя, в которых явлен образ женщины, свидетельствуют о его эволюции, что обусловлено не только влиянием женского окружения на писателя в этот период, а прежде всего усиливающимся интересом автора к Слову Божьему. Параметрами гоголевской «высшей красоты» можно считать проявление Божественной сущности, чистоты душевной, жажды добра, любви к ближнему, милосердия. Миссия женщины – «оживотворение», преображение и воздвижение других «облекаться в новых людей», поскольку «есть в русском человеке сокровенные струны, которых он сам не знает, по которым можно так ударить, что он весь встрепенется» [VIII, с. 318].

Наталия Сквира

Литература:
      
1. Анненкова Е. И. Феномен красоты в народной словесности и в понимании Гоголя // Н. В. Гоголь и традиционная славянская культура. XII Гоголевские чтения: Сб. статей по материалам Международной научной конференции, Москва, 30 марта – 1 апреля 2012 г. М.; Новосибирск, 2012. С. 122–132.
2. Барабаш Ю. Гоголь. Загадка «Прощальной повести» («Выбранные места из переписки с друзьями». Опыт непредвзятого прочтения). М.: Худ. лит., 1993.
3. Бочаров С. «Красавица мира». Женская красота у Гоголя // Гоголь как явление мировой литературы. Сб. ст. по материалам международной научной конференции, посвященной 150-летию со дня смерти Н. В. Гоголя / Под ред. Манна Ю. В. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 15–35.
4. Вайскопф М. Сюжет Гоголя: Морфология. Идеология. Контекст. М.: РГГУ, 2004.
5. Виноградов И. А., Воропаев В. А. Карандашные пометы и записи Н. В. Гоголя в славянской Библии 1820 года издания // Евангельский текст в русской литературе XVIII–XX веков. Цитата, реминисценция, мотив, сюжет, жанр. Сб. науч. трудов. Петрозаводск, 1998. Вып. 2. С. 234–249.
6. Гоголь Н. В. Полное собрание сочинений: [В 14 т.] / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937–1952. Далее в статье указываем том и страницу.
 

Социальные комментарии Cackle