Православие и мир

Мы наслоили на нашу Церковь слишком много того, что не имеет отношения ко Христу. Протоиерей Алексий Уминский – о том, как не споткнуться и не разбить нос на входе в православное пространство.

«Правмир» представляет полную расшифровку встречи со священником Алексием Уминским, которая прошла в интеллектуальном клубе «Культурное дело» 20 апреля 2017 года.

Церковь – очень далекая планета

Вопросы, нужна ли современному человеку Церковь и, например, есть ли жизнь на Марсе – практически из одной области. Для современного человека Церковь – это очень далекая от него планета. Она с его жизнью практически не совпадает, о ней он узнает из новостных блоков, примерно как об очередных открытиях каких-то «британских ученых».

Эти вещи он не встречает ни в опыте собственной жизни, ни в ходе собственного познания мира, ни как ответы на какие-то свои глубокие вопрошания. Образ Церкви скорее негативный, во многом скандализированный, это скорее образ из прошлого, чем из настоящего.

То же самое будет, если спросить, нужно ли современному человеку прошлое? В каком-то смысле нужно – как некое историческое базисное знание, культурологическое явление.

В свое время отец Павел Флоренский написал статью «Церковное богослужение как синтез искусств». В ней он, будучи работником в Троице-Сергиевой лавре, когда она была уже закрыта, и он, и Юсупов хотели всеми силами сохранить ее от разрушения, от уничтожения, пытался советской власти доказать: пусть будет такой музей, или такой прекрасный театр с таким замечательным действом. Ладан, прекрасно пахнущий, мерцающие лампады. Полусвет, церковные песнопения, древние иконы – это все так красиво, эстетично, вполне образ прошлого, образ того, что надо сохранять ради исторического, эстетического, культурного контекста. Но не современного.

И в этом вообще-то большая проблема: насколько Церковь – вещь современная, насколько она в этом мире живет?

Ведь в том же скоростном режиме, в котором живет весь остальной мир, никак не живет Церковь. Она, конечно же, все время в аутсайдерах, среди определенных категорий неуспевающих, не догоняющих, все время что-то делающих из соображений сохранения.

И здесь вопрос о том, кому нужна Церковь в современном мире, нужна ли она вообще, не есть ли церковные явления вещь совершенно отжившая и действительно нуждающаяся в консервации? Не в развитии, не в продолжении, а именно в консервации – чтобы ее сохранили и переместили в подобающее для нее помещение под названием «музей».

На Троице-Сергиевой лавре, еще в советские времена, было такое название – «Заповедник, охраняется государством». Это было в 60-е, 70-е, 80-е годы, когда мы туда все-таки приезжали помолиться. И мы все время шутили: охраняется государством, отстрел монахов запрещается по закону.

Так, может быть, уже заповедник? Может, уже прошли те времена, когда Церковь нужна человеку? Давайте подумаем о том, а зачем она вообще была нужна хотя бы тогда, когда-то она была реально нужна людям. И когда мы такой вопрос зададим, то поймем, что в культуре Европы – и Восточной Европы, и Западной Европы, и Европы католической, и Европы православной те проблемы, которые Церковь сегодня переживает, она переживает одинаково. Проблемы одни и те же – вопрос, нужна ли она современному человеку, звучит одинаково для каждой церковной структуры.

Можно освятить пасеку, колодец и… самолет

Церковь была одним из характерных явлений общества и общественной жизни. Церковь была так же необходима, как всякое иное общественное явление. Человек рождался в Церкви, человек вместе с Церковью уходил, человек всю свою жизнь сопрягал с Церковью. Все жизненно важные явления происходили в контексте его Церкви: он там крестился, он там венчался, он в этой Церкви получал статус гражданина. Достаточно вспомнить, что в России XIX века каждый гражданин Российской империи должен был исповедоваться и причащаться, и раз в год предоставлять справку от священника, что он исповедовался и причащался, поэтому он благонадежный и благополучный гражданин.

Для Владимира Ульянова-Ленина то обстоятельство, что его родной брат был казнен как бунтарь, не являлось препятствием для поступления в Казанский университет, а вот отсутствие справки от священника являлось. Поэтому Ульянов-Ленин, конечно же, такую справку получил, то есть будущий вождь пролетариата и гонитель Церкви в свои 20 лет сходил к священнику, поисповедовался, причастился, получил справку о благонадежности и благополучно поступил в Казанский университет.

Церковь была очень нужна для всего устроения жизни. Календарь жизни общества и календарь церковный – это был один и тот же календарь, не было никаких других, не было ни одного события в жизни общества, что восточного, что западного – я не говорю специально даже про Россию, я говорю про Голландию, про Данию, про Францию, про Испанию, про любую страну – где бы все события человеческой жизни не освящались церковными службами: молебнами о восшествии на престол, благодарственными молебнами. Церковь освящала все стороны жизни.

Сейчас, если мы посмотрим требник, который издала Московская Патриархия в XXI веке, то с удивлением увидим, что там есть службы на освящение пасек, на освящение колодцев, на освящение того, что в жизни людей XIII-XVIII веков было совершенно естественной потребностью.

А в жизни XXI века? Поднимите руку, кому пасеку нужно освятить. Или там есть такое молитвословие: «Аще что скверное упадет в колодец». Понимаете, для этого необходимо как минимум две вещи: чтобы этот колодец был, и чтобы был кто-то, кто бы захотел его осквернить. Но там есть, конечно, современная молитва – на освящение самолета, придуманная уже в XXI веке. Поднимите руку, у кого есть самолет, чтобы его освятить? Есть такие люди, которые могут так батюшку позвать самолет освятить иногда? Конечно, есть такие люди, которым нужно освятить самолет, но это все же редкость. Вот раз тебе, и ты уже в XXI веке, современный священник, у тебя есть молитва на освящение самолета.

В течение многих веков, тысячелетий Церковь ульи освящает, молится, чтобы был дождь, или наоборот, чтобы не было дождя, чтобы урожай был хороший, чтобы коровки не болели, чтобы ульи богатели, чтобы все было хорошо, чтобы все дети были крещены, все взрослые повенчаны, все были причащены и исповеданы и получили за это справку, и всем понятно, зачем нужна была человеку такая Церковь.

А потом вдруг оказалось, что человечеству ничего этого не нужно, многие люди могут спокойно прожить всю свою жизнь без святой воды – ничего с ними не происходит. При этом они не пьют святую воду по утрам и не болеют. А некоторые пьют святую воду – и не выздоравливают.

После могильных рвов мало кому интересно, как его похоронят

А потом вдруг мир поразили две колоссальные бойни: Первая и Вторая мировые войны. По большому счету Вторая мировая война была длительным продолжением Первой мировой войны. И мир совершенно изменился после них. А в России он изменился, конечно, после революции 1917 года: после всех репрессий, после истребления своего собственного народа, и в том числе этих войн.

Западный мир изменился, потому что были эти войны, и мир перестал нуждаться в такой церкви, которая в тех самых страшных событиях оказалась абсолютно беспомощной, бессильной, ничего не умеющей делать, не нашедшей ответы на болезненные вопросы, а еще более того, вдруг приветствующей тех, кого нельзя приветствовать.

Рукоплещущей тем, кого надо проклинать – так это было в Западной Европе по отношению к Гитлеру – и со стороны Католической Церкви, и со стороны протестантской церкви. Что касается Православной Церкви, это было в России по отношению к Сталину со стороны официальных церковных структур. Но главное, что Церковь просто истреблялась физически.

Уже никому не нужны справки о причастии, уже никто не беспокоится, похоронят его в церковной ограде или вне церковной ограды. И вообще, никому не интересно, как его похоронят после тех рвов, в которые бросали сотни тысяч убитых, истребленных людей – это уже никому не важно. Вдруг этот вопрос для Церкви перестал быть актуальным, Церковь оказалась никому не нужна.

Не только обряды, но и огромный пласт культуры

Кроме тех традиционных социальных групп, которые себя к этой Церкви причисляли. Они остаются в каждой стране, в каждой культурной традиции – церковная культурная традиция очень сильна, потому что это традиция книги, текста, визуальная, архитектурная, традиция величайшей культуры, которая, собственно говоря, делает Европу Европой, как ничто другое.

Поэтому, так или иначе, каждая страна прежде всего рассказывает о своих культурных традициях. Во Франции все-таки собор Парижской Богоматери, как ни крути, несравним с Эйфелевой башней, хотя там тоже много туристов.

Понятно, что собор Василия Блаженного по сравнению с Останкинской башней – это все-таки культурное явление, а не просто какая-то палочка, вверх торчащая.

И вся культура все равно остается христианской – об этом говорят наши книги, об этом говорит литература, об этом говорит культура, живопись и так далее. Культурные традиции, традиции семейные – очень важные, они передаются из поколения в поколение как традиция сохранности, потому что Церковь – это ведь не только обряд крещения, не только обряд отпевания – это не только обряды, но и целый огромный пласт культуры, знаков культурных, которые должен знать каждый человек.

И вот существуют эти культурные группы – им нужна Церковь, оказывается, пока еще нужна. А зачем? И вот оказывается, что на сегодняшний момент эти группы людей верующих – назовем их церковными, практикующими христианами, собираются в Церковь и пытаются Церковь передавать друг другу и своим детям из поколения в поколение так, как это было принято в прошлых веках, и для них это сложнее и сложнее, потому что вырастает новое поколение, которое говорит уже на другом языке, которому этот язык культуры уже непонятен.

Церковь Бога Живого или церковь полуживых людей?

Вот о чем говорит опрос, который провел Михаил Кукин перед лекцией, когда он спросил своих студентов, девушек и юношей, устремленных в будущее, полных жизни, ищущих успеха, счастья, когда задал им вопрос: нужна ли современному человеку Церковь, и кому она нужна? И оказалось, что им, молодым, полным сил и здоровья, Церковь не нужна, они не видят в ней необходимости для себя. А нужна она, по их мнению, людям сломленным, слабым, попавшим в беду, психически неустойчивым, больным и одиноким. Да и мы сами очень часто определяем Церковь как духовную больницу.

Да, без сомнения, новые люди приходят в церковь. Часто это люди несчастные, слабые, безнадежно больные, запутавшиеся в жизни. Всегда будет приток этих людей в Церковь, всегда он будет эту Церковь собой наполнять.

Если бы это была церковь полуживых людей, а не Церковь Бога Живого – это было бы катастрофически, потому что тогда состав церковный и состав среднестатистического сумасшедшего дома состоял бы примерно из одних и тех же людей.

Нужна ли церковь полуживых людей кому-нибудь из вас? Наоборот! От такой церкви хочется отстраниться, хочется провести грань между такой церковью и современным, молодым, настроенным в будущее человеком, который владеет средствами коммуникации, у которого замечательные перспективы в жизни, который свободен, раскован, для которого жизнь открывается как пространство его свободы и активности. Такая церковь, конечно, не может быть таким пространством. Церковь неудачников, церковь больных людей – это пространство хосписа, паллиатив. Это не пространство жизни, это скорее пространство смерти.

Торговая точка для удовлетворения религиозных потребностей

И тогда еще есть два аспекта, зачем может быть Церковь нужна. Церковь может быть нужна – и она сегодня это действительно показывает – как торговая точка. Как это говорилось в советских законах – для удовлетворения религиозных потребностей – и это сказано не в бровь, а в глаз.

В чем у человека могут быть религиозные потребности? Очевидно, здесь я не скажу ничего нового, я довольно часто это повторяю. Потребности одни и те же, потому что всё, что может человек в своей жизни для потребностей своих иметь, можно приобрести в любом магазине, или заказать по интернету, или обратиться в какую-то специальную фирму, скажем, если это путешествия, и ему эту услугу предоставят.

А вот есть такие вещи, которые нигде купить нельзя, например: счастье, здоровье, успех. Есть, конечно, технологии всевозможные, тренинги – на всякий случай люди обращаются и туда тоже. И к какой-нибудь мадам Ляле они тоже за этим обращаются, потому что это тоже для них почти церковь, там тоже есть свечки и иконки, просто там конкретный человек, который гарантирует, а в церкви тебе гарантий не дают.

Но тем не менее человек приходит в церковь, и ему нужно, как всякому нормальному человеку, успеха в труде, счастья в личной жизни и крепкого здоровья – всего того, что мы друг другу желаем на Новый год и день рождения. Не более того. А где это все можно взять? Вот приходишь в церковь, тебе говорят: видите, иконочка, поставьте туда свечечку, болит что-то – давайте мы закажем молебен, а лучше с водосвятием, так будет надежнее. Понимаете, у вас что-то все разладилось, вам надо исповедоваться и причаститься, а то у вас, конечно, все разладилось – бесы кругом, и вас сглазили еще, вам надо обязательно исповедоваться, а лучше еще пособороваться.

Я уже несколько раз приводил в своих беседах такой пример. Моя матушка как-то зашла в храм неподалеку отсюда. Он никогда не закрывался, чудотворные иконы там есть, и вот она тоже очень любит одну чудотворную икону, которая здесь неподалеку, и зашла туда, чтобы перед ней помолиться.

И там, за церковным ящиком, который, как известно, в наших храмах является самым главным местом – там, где свечки продают – это культурный центр, миссионерский центр, торговый центр, развлекательный центр, все там происходит за нашим церковным ящиком. Люди, они как приходят, сразу спиной к алтарю обращаются. И то, что там батюшка в алтаре, в общем, никому особо не интересно, главное, что им скажет тетя за свечным ящиком – там главная информация о том, что в церкви происходит и как жить дальше.

И вот к церковному ящику подходит женщина, с короткой стрижкой такой воинственной, ногти длинные, накрашена сильно – видно, что бизнес-леди, очень жесткая, у нее все так. А за ящиком продает свечки такая женщина русская, в платочке таком голубом, румяная – как ее описать? «Русь святая, храни веру православную». Вот примерно так. И вот она спрашивает эту даму: что вам, мол, нужно.

Та отвечает: «Вы знаете, у меня проблема: я всех своих переувольняла, и, видимо, они на меня злобу затаили. И я бы хотела от этой злобы их как-то защититься – очень хочу за каждую молебен заказать». То есть у нее даже интенция внутренняя вполне христианская – она хотела помолиться за тех, кто желает ей зла.

Та женщина за ящиком сразу опытным взглядом своим ее смерила, все просчитала, и говорит: «Значит, так. За каждое имя сорокоуст, молебен с водосвятием, свечу и лампадное масло, и вино в алтарь за каждую». А там 40 человек, может быть, чуть меньше. И продолжает: «Что еще? За вас-то тоже надо, и за вас тоже сорокоуст, за всю семью, за каждого, и лампадное масло, и свечу большую, и вино в алтарь. А еще у нас есть диск с песнопениями, вы возьмите себе – будете в машине слушать, на работе слушать, молитвы будут все зло от вас отгонять».

Леди эта облегченно вздохнула, обрадовалась, лицо просветлело, какое-то напряжение ушло – слава Богу, она поняла, зачем современному человеку нужна Церковь, все понятно.

Она отошла, такая умиленная, и матушка услышала, что ее зовут Марина, потому что она свое имя назвала. А в этом храме как раз есть икона святой великомученицы Марины с маленькой частичкой мощей, и она как-то так растрогалась и говорит: «Вы знаете, есть тут икона, с мощами святой Марины, вот она, подойдите к ней». Она подошла, постояла, поворачивается и спрашивает: «А делать-то что?»

Вот история о том, что Церковь еще может дать современному человеку.

Нельзя же жить в каком-то материальном мире, хочется же человеку чего-нибудь духовного, по-настоящему духовного, и идет человек в церковь, и заказывает освящение квартиры или освящение машины. Ну где еще, в каком другом месте тебе могут оказать такую прекрасную духовную услугу?

И поэтому Церковь вполне нужна сегодня для всех этих замечательных, прекрасных дел, для освящений, улучшений, молитв, ставить свечи перед нужными иконами, и так далее.

Один священник – я читал его доклад на какой-то богословской конференции – очень сетовал о том, что наш народ церковный прекрасно разбирается во всех свойствах крещенской воды, очень хорошо различает воду крещенскую от воды, скажем, богоявленской. Знаете, что есть крещенская вода и есть богоявленская? Не знаете? Какие же вы православные, а вот они знают. Я тоже не очень знаю, но они знают, чем одна вода от другой отличается.

Все знают прекрасно, какой иконе какой акафист читать, от какой немощи какая икона Божией Матери – а у нас их больше 500 – освобождает или помогает. Но при этом ни разу в своей жизни они не открывали Евангелие, и преспокойно себе живут в недрах этой церкви, о которой они знают все.

Евангелие обращено к личности, а не к обществу

И второе, зачем нужна еще современному человеку Церковь. Церковь – в том числе и человеческий организм, Церковь наполняем мы – люди, которые реагируют на внешнюю жизнь, которые реагируют на все то, что происходит в нашем мире, в нашем сообществе. Церковь очень подвержена этой реакции, социальной реакции, происходящей во внешнем мире, в котором мы живем, и в этом нет ничего удивительного.

Как и в том, что церковь на Западе, где победили либеральные ценности, очень легко стала благословлять, скажем, гомосексуальные браки, приняла женское священство. Потому что церковное сообщество на Западе естественным образом реагирует на доминирующие социальные явления и идеи, главным образом это идеи феминизма и легализации гомосексуальных отношений. И это социальное движение не могло не затронуть церковь, церковь на это реагирует как организм, который реагирует на все, что происходит вокруг него.

Это нормально или ненормально? До какой-то степени это может быть нормальным, а где-то уже перестает быть нормальным, но продолжает себя, потому что у церкви в данном случае нет критериев, абсолютно выверенных для всех – где есть ее границы для того или другого явления. То есть они, конечно же, есть, но они не сформулированы так, как формулируются законы государства. Они не формулируются, скажем, так, как формулируется конституция, потому что все-таки Евангелие и Заповеди Божьи – это то, что обращено к конкретному человеку, к личности, но никак не к обществу. Потому что невозможно общество все поставить в необходимые условия исполнения евангельских заповедей, и поэтому они обращены к конкретному человеку, а Церковь тем не менее является сообществом.

И поэтому мы видим, что Церковь на Западе очень социально ориентирована, так же как Церковь на Востоке, скажем в России, тоже очень социально ориентирована. И если на Западе это реакция на либеральные ценности, то здесь, в России, реакция на ценности консервативные. А какая разница по большому счету? Кто правильнее реагирует?

Конечно, мы скажем, что мы, но они-то скажут, что они. И здесь вопрос. Имеет ли к церкви отношение то, что и то, и другое сообщество христиан становится идеологизированным социально? Только в одном случае – это идеология либеральная, а в другом случае – это идеология консервативная, и часто крайне консервативная.

Само по себе Евангелие – не либерально и не консервативно, оно стоит над этим всем. И то, что, может быть, казалось фарисеям в словах Христа в тот период крайне либеральным, сегодня в глазах либералов выглядит ультраконсервативным.

И там, где в церковном сообществе Евангелие, слова Христа перестают быть центром, это сообщество неизменно будет увлечено социальными идеями мира сего.

Будь то либеральные идеи, будь то консервативные – в самом непристойном своем проявлении, что с той, что с другой стороны.

И вот оказывается, что ни то, ни другое христианское сообщество все равно «не догоняет», потому что ни то, ни другое современному человеку совершенно не интересно, это можно уже и без церкви, идеология уже сама по себе живет, не обязательно быть верующим человеком. И мы видим, действительно, что в России не обязательно быть верующим, чтобы быть православным. Можно быть православным сталинистом, можно быть православным активистом, можно быть православным Хирургом. Хирургом с большой буквы. Можно быть даже православным атеистом, православным коммунистом можно быть, потому что слово «православный» со словом «христианин», в общем, даже как-то не очень и сочетается в уме многих людей.

Что дают Богу свечи, кадило и наши посты

Здесь мы уже долго говорим о том, как не нужна современному человеку церковь. Давайте скажем, что, может быть, такая церковь, о которой я говорю, видимая, очень известная всем по публикациям, та, которую мы встречаем на первичном уровне встреч и общения, может быть, действительно многим людям и не нужна.

Нужна небольшой группе людей, нужна небольшой группе тех, которые хранят себя в определенном, оторванном от общего контекста жизни обществе, в своих собственных сообществах. А Церковь – она для кого? Зачем? Почему? Здесь возникает вопрос: а какую Церковь Христос основал в лице святых апостолов? Первое.

А второе, зачем Он ее основал? Для чего Христос основал Церковь? Для того, чтобы она была такой, какой мы ее видим, и как я о ней сейчас рассказал, конечно же, подчеркнув как-то особенно ярко особенности, чтобы было понятно, о чем идет речь? Какая Церковь основана Христом, для чего она основана Христом, зачем она вообще нужна? Ведь огромное количество людей не понимает, зачем нужна Церковь, если я с Богом, без всяких посредников, без всяких помещений, без всего такого прочего могу общаться.

И это действительно так. Действительно, любой человек в любое время может быть услышан Богом, для этого не обязательно ходить в церковь для того, чтобы молиться Богу. Чтобы говорить Ему что-то о себе, чтобы просить Его о чем-то, умолять, даже чтобы каяться в грехах, Церковь не нужна. Бог примет твое покаяние в любое время, в любом месте – для этого ничего не нужно, все происходит между тобой и Богом. Зачем же нужна Церковь? Для чего это явление в этом мире?

Только ли для того у нас были храмы, красивые богослужения, история наша прекрасная, иконы, в общем культура и, может быть, литература, и все, что мы называем культурным пластом? Но это же все в прошлом, все то, что прошло – мы можем к этому обращаться, оглядываясь назад. А сегодня? А впереди? А назавтра зачем она нужна? Такая не нужна, без такой можно обойтись, такая церковь, даже если она занимается большой социальной работой – потому что социальную работу можно делать без всякой церкви, можно помогать бедным без всякой церкви, как помогает огромное количество людей, не являясь членами Церкви.

Можно собирать деньги для больных и ухаживать за ними, заниматься волонтерским движением без всякой церкви, мы видим, как это прекрасно у всех получается. Всем социальным группам населения, которое нуждается в помощи, можно ее оказать вне Церкви, даже здесь она не очень нужна.

Как некая замена идеологического аппарата, она, конечно нужна государству, но опять-таки – это для кого-то вполне утилитарное, это же не Христос ее основал для того, чтобы Церковью кто-то пользовался в своих земных целях. Для чего Церковь?

Почему в Символе веры мы, христиане, говорим такие слова: во-первых, верую во единого Бога-Отца, и в Господа Иисуса Христа, и в Духа Святого животворящего, а потом ровно так же говорим: во Единую Святую Соборную Апостольскую Церковь? Мы не говорим: верую в Святую Троицу и являюсь членом Церкви, мы не говорим: верую в Бога и хожу в церковь, потому что в этом есть моя обязанность служить Богу через Церковь.

«Вы – не такие, как мы»

Можно ведь и так подумать, что существует богослужение, и мы, верующие люди, таким образом, благодаря Церкви совершаем свое служение Богу – но ведь это тоже не так. А зачем это Богу? А зачем Богу свечи? Да не нужны Богу свечи. А зачем Богу кадило с этим дымом? Непонятно. Игрушки какие-то детские. Богу это зачем: песни наши человеческие, поклоны земные, посты, которые мы соблюдаем, Богу это что-нибудь прибавит к Его бесконечности, вечности, непостижимости?

Ничего не прибавит, и это оказывается ни туда, ни сюда. Такая церковь оказывается под вопросом, особенно для современного человека, под огромным-огромным вопросом. И понятно, что человек современный будет к этой церкви относиться подозрительно, он будет эту церковь оценивать с точки зрения ее современных амбиций, которые она выражает.

Церковь хочет преподавать религию детям, церковь хочет занимать помещения в музеях, церковь хочет, чтобы ее инициативы законодательно принимались, чтобы ее голос был очень-очень значимым в этом обществе, церковь выступает как огромная сегодняшняя общественная сила, которая заявляет о себе очень громко, и при этом – зачем она нужна? Почему она имеет право на это? И имеет ли она вообще на это право?

Поэтому сегодняшняя церковь вызывает очень сильное раздражение в обществе, очень сильное отторжение, очень большое непонимание, и даже негативное отношение во многом.

На церковь пристально смотрят. Замечают все негативные явления, которые в церкви происходят, а люди внутри церкви – мы, священники, говорим: «Как же, мы же такие же люди, как и вы».

Нет, – говорят они, – вы о себе говорите как о святости, вы о себе говорите как о каком-то особом обществе, что вам дано от Бога больше, чем остальным, и поэтому то, что делаете вы, несоизмеримо с тем, что делают другие.

Ни партия, ни байкеры не могут быть такими едиными

Что же такое Церковь? Зачем она существует? Надо сказать одну очень важную вещь: понятие Церкви – это понятие христианское. Например, нельзя сказать «мусульманская церковь» – нонсенс, даже не звучит. Нет мусульманской церкви, не бывает буддистской церкви, не бывает индуистской церкви. Когда мы говорим слово «церковь», это касается только христиан, это чисто христианское слово. У нас, правда, в языке есть слово «церковь», которое означает два явления, два понятия.

Одно понятие – это храм, церковь как храм, как место, где свечки ставят – такое понятие храма существует и у мусульман, и у иудеев, и у буддистов, у кого угодно, у любых язычников существует святое место, где они совершают свои религиозные обряды. Но когда мы говорим о Церкви как таковой, мы говорим все-таки не о месте, а о чем-то большем.

И вот здесь мы встречаем такое определение у апостола Павла, очень странное, которое звучит очень странно для уха и совсем странно объясняется – Тело Христово. И апостол говорит об этом христианам: «Вы – Тело Христово, а каждый из вас – это маленькая часть, маленькая клеточка этого Тела». И дальше он говорит, что в этом Теле все сильно взаимосвязано, говорит он о Теле как о живом организме. Он говорит: «Если в человеческом теле болит какой-нибудь один член, то все тело страдает», и это действительно так. Маленький зуб заболел, и человек уже жить не может, он на стенку лезет, ему уже все равно, что у него руки и ноги не болят, сердце здоровое, печень здоровая, а зуб один болит, и ему невозможно жить, он ничего с собой сделать не может, пока он эту боль не уберет каким-то образом.

И вот так же апостол говорит: если болит какой-то член, то все Тело болит в Церкви. А если прославляется один из членов, вся Церковь рада, все Тело радуется. Когда человек после болезни оживает, вдруг чувствует себя здоровым, проходит у него насморк, кашель, грипп проходит, он действительно вдруг ощущает себя совсем по-другому.

Человек и Церковь в этом смысле оказываются друг на друга очень похожи почему-то, и речь вот о чем идет – речь идет о таком единстве, о некоем таком органическом единстве людей, соединенных непостижимым образом, о чем-то таком, что вообще разных-разных людей делает друг другу очень-очень близкими, очень-очень едиными. Потому что ни партия, ни кружок по интересам, ни сообщество болельщиков, ни даже байкеры, которые едут на мотоциклах, ни даже рок-фанаты не могут быть настолько едиными, как пишет апостол Павел, как может быть единой Церковь, соединявшая и соединяющая в себе совершенно разных людей.

При этом апостол пишет, обращаясь к этим людям: «Немногие из вас умные, немногие из вас достойные, немногие из вас богатые, немногие из вас талантливые, потому что собрал вас Господь как сор». Помните: как сор собирается веником, сгребается, вот так собрал Господь людей в Церковь. И вдруг вот этот сор, вот это отребье становится для Него каким-то очень ценным соединением. Потому что это не просто тело, а Тело Христово, то есть Его Тело, не наше тело, не тело кого-то другого, а Его, Христа. Он говорит: «Я – Глава, а вы – Тело».

То есть оказывается, что Церковь – это что-то такое, где Бог и человек пребывают в единстве, Церковь – это такая мысль Бога о том, чтобы человек и Бог были вместе. Такое однажды было в истории человека: в Раю, когда человек и Бог были вместе. Именно тогда Господь говорит Адаму такие удивительные слова: «Нехорошо быть человеку одному». Весь мир сотворен, и Бог смотрит на Свое творение и видит, что это хорошо.

И вдруг смотрит на Адама, на высшее Свое творение, на самое прекрасное Свое творение, которому Он даровал Свой образ и подобие, и вдруг говорит: «Нехорошо быть человеку одному, сотворим ему помощника по нему». И здесь происходит такое чудо совершенно необъяснимое, совершенно невыразимое человеческим словом: сотворение Евы.

Почему-то очень многие воспринимают это как творение мужского и женского, как творение разнополых существ. Но ведь мир, Богом сотворенный, уже давно двуполый, Бог давно сотворил животных и сказал им: «Плодитесь и размножайтесь», есть собачки всякие, есть самец и есть самка, есть конь и есть лошадка – они все разнополые. А человек – он не самец и не самка, Бог творит иное в человеке, Он изымает из человека его часть и творит иную ипостась, творит иную его часть, Еву – жизнь.

И увидел Адам Еву и сказал: «Вот это кость от костей моих и плоть от плоти моей». И это уже Церковь, потому что там, где двое или трое и Господь – это уже Церковь, первая Церковь, которая существует в Раю, и, исходя из этого, становится понятным, что все человечество Богом задумано как Церковь, как удивительный организм любви. Как сказал в свое время об этом Хомяков – он так и сказал, что Церковь – это организм любви, а Адам и Ева – это первый организм любви.

Поэтому Господь и говорит, когда смотрит на Адама и Еву, о том, что да будут они в плоть едину, и что Бог сочетал, человек да не разлучает – это первая Церковь, организм любви, человек и Бог, объединенные любовью.

Потом это рушится все, потом это переходит в смертность, Церковь разрушена, Церковь не существует – не существует не потому, что люди не приносят жертвы, не потому, что они не совершают богослужения.

Все это у них есть, с самого начала мы видим, как Каин и Авель уже приносят жертву, уже у них богослужение, уже у них есть ритуал, но Церкви нет, потому что есть люди, живущие сами по себе, и есть Бог, до Которого они достать не могут, Которого они не слышат, Которого они не видят и Который до них докричаться практически не может. Весь Ветхий Завет – это огромный, очень громкий крик Бога к совершенно оглохшему и ослепшему человечеству. И только некоторые из них что-то такое начинают слышать и передают другим, чтобы хоть как-то перевести их в более-менее человеческое состояние.

Чтобы человек и Бог по-настоящему встретились

И мы видим, что это происходит – Бог приходит в мир, приходит Господь наш Иисус Христос, и здесь происходит творение Церкви. Как же оно происходит? Оно происходит ровно так, как происходит сотворение Евы. Об этом пишет Иоанн Златоуст в одном из своих огласительных слов, он говорит: как Ева произошла из ребра Адама, так наша Церковь произошла из пронзенного ребра Спасителя, из которого истекла кровь и вода. Два таинства, с которых начинается Церковь – крещение и евхаристия. Рождается Церковь на Кресте, рождается Церковь через крестные страдания Спасителя, рождается Церковь как Его Тело ломимое и Кровь изливаемая – и вот эти Кровь и Тело, которые многие принимают почти по-язычески, абсолютно ничего не понимая, они и делают нас Церковью. Почему?

Да ради одного единого, чтобы человек и Бог стали друг другу родными! Понимаете, что такое родство? Родство – это когда мы одной крови, вот это родство: мы родные друг другу, потому что в нас одна кровь течет, имя одно мы носим – христиане, и вот Церковь существует только ради этого, для того, чтобы человек и Бог сроднились наконец друг другу, чтобы между ними не было никакой пропасти, чтобы их никакая стена не разделяла, чтобы ничего между человеком и Богом уже не промелькнуло разрушительного и ужасного, потому что сам Бог стал Человеком, сошел в ад и Собою создал Церковь.

Еще богослов сербский, современный нам, преподобный Иустин Попович сказал, что Церковь – это Господь наш Иисус Христос. Так и есть, только это и есть Церковь, когда мы готовы отдать Богу себя, и когда мы готовы принять Его до конца, в этом соединении существует Церковь, только ради этого Церковь и существует на земле.

Чтобы наконец-то человек и Бог по-настоящему встретились друг с другом, чтобы не просто человек откуда ни возьмись кричал куда-то туда, непонятно кому: услышь! Услышал, а ты-то Его услышишь когда-нибудь? Ты-то будешь способен Его узнать? Будешь ли способен когда-то с Ним встретиться? Где угодно.

И вот, как оказывается, есть такое место на земле, которое называется Церковь, где наконец-то Вечный, Бесконечный, Невидимый и Непостижимый, абсолютно Неопределяемый, Вездесущий – и все, что можно сказать о Боге – Бог, Которого ни познать, ни узнать, ни услышать, ни увидеть нельзя, потому что Бога не видел никто и никогда – вдруг становится человеку настолько доступным, что ради каждого из нас делается маленьким кусочком Хлеба, чтобы мы какими бы ни были – сор земли – могли бы принять Его в себя, могли бы с Ним соединиться и Им единственным жить. Потому что это и есть Церковь Живого Бога, и именно Он нам, полуживым, больным, разрушенным, попавшим в тяжелые жизненные ситуации, сломленным и слабым, дает возможность стать подобными Ему и называться Его детьми. В одной из древних евхаристических молитв есть такое место, где священник молится: «Господи, сделай нас живыми людьми». А в эпиклезе Литургии Иоанна Златоуста при призывании Святого Духа на Хлеб и Вино священник говорит: «Господи, ниспошли Духа Твоего Святого на нас и на предлежащие Дары сия».

Нужна ли такая Церковь современному человеку? А другой нет, другой и быть не должно, такая Церковь вечна, такая Церковь – это начало Царства Небесного на земле, и она существует, если ее сам человек ищет и находит. Эти истории о нахождении Царства Небесного – как жемчужина, скрытая в поле, как улов каких-то рыб, это все о Царстве Небесном, это все о Церкви, потому что Церковь – это уже присутствие Вечности на земле, она очень скрыта под многими этими слоями нашей человеческой глупости, нашего человеческого историзма, культурализма.

Мы наслоили на нашу Церковь такое огромное количество всего, что когда человек хочет встретиться с Церковью, он встречается с чем угодно – с церковным ящиком, с правилами, с огромным количеством вычитывания, выстаивания, церковных правил о том, какой рукой чего передавать, какой платок на себя надевать, и так далее и тому подобное, которое не имеет отношения ко Христу. И после всего этого он дальше не идет, потому что ступенечка, которая стоит на входе в нашу Церковь – слишком высока оказывается для всех, и об нее кто только не спотыкался и нос потом не разбивал.

Оказывается, что есть та Церковь, которая не нужна современному человеку. А может, такая кому-то нужна?

***

Вопросы слушателей

– Та Церковь, о которой, как вы сказали, мечтал Бог – это Церковь, куда мы можем прийти на евхаристию. Как Церковь и евхаристия связаны?

– Я бы сказал – задумал, а не мечтал. Это одна Церковь. Евхаристия – это актуализация самой Церкви, потому что евхаристия – это Тело Христово, и Церковь – это Тело Христово. Участвуя в евхаристии по-настоящему глубоко, понимая, зачем мы в ней участвуем, зная смысл евхаристии, принимая в ней участие, будучи участниками, не зрителями, не приходящими что-то взять оттуда, а по-настоящему себя открыть – это и есть, собственно говоря, актуализация Церкви в нас самих.

Церковь актуализируется через евхаристию. Мы становимся Телом Христовым, поэтому во время евхаристии, когда священник читает молитву эпиклезы – призывания Святого Духа на хлеб и вино, он произносит слова: «Ниспошли Духа Твоего Святого на нас и на предлежащие Дары сия», то есть, чтобы мы и Дары стали одним и тем же, стали друг другу едиными, Телом Христовым чтобы стали в этот момент. Поэтому, конечно, Церковь – она не только связана с евхаристией, она себя осуществляет через евхаристию, прежде всего.

– Почему мы пытаемся прийти в Церковь, а приходим все время туда, куда вы описали в самом начале?

– Я еще раз хочу сказать, что Церковь – та Церковь, которая Тело Христово – в историческом контексте, в социальном контексте, конечно, находится под неким слоем наших человеческих потребностей.

Смотря что вы хотите. Если вы хотите от Церкви этого всего, вы тоже это найдете – и тогда вы будете являть себя вот этой Церковью, а если будет запрос на другое, то будет себя Церковь являть вот так. Мы привыкли к тому, мы знаем то прекрасно, говорим об этом, нас совершенно не удивляют слова Иоанна Богослова в его посланиях – Бог есть Любовь, так и должно быть.

Представьте себе, что на какой-то крестный ход мы, православные христиане, вышли не с хоругвями, не с крестами, не с иконами красивыми, не в стихарях, а просто вышли. У каждого такая вот бумажка, или плакатик небольшой, на котором написано «Церковь есть Любовь» – как это будет выглядеть? Не просто как демонстрация. Это будет выглядеть несоответствующим действительности.

Если Бог есть Любовь, то и Церковь есть Любовь – эти две вещи сегодня в сознании людей не сочетаются, Бог есть Любовь – да, но Церковь – это что-то другое.

А это ведь одно и то же, потому что нет запроса на такую Церковь – есть запрос на все, что хотите, на молебны, на освящения, на освящение стратегического оружия, если хотите.

Один замечательный священник, действительно очень хороший человек, замечательный как священник, окормляющий один из следственных изоляторов, не так давно освятил автозаки, искренне освятил автозаки, и он действовал в контексте, абсолютно правильно, но если бы это было в XIX веке. А в XXI это уже невозможно, даже слышать невозможно, понимаете? Но он работает там при храме, окормляет заключенных, окормляет в том числе тех, кто их охраняет, и тех, и других любит и всем хочет помочь.

Попросили, конечно же, а почему бы и нет, там же заключенные многие верующие, будут ездить в освященном автозаке, водители тоже многие верующие, а что такого, понимаете? Для кого-то это совсем не является когнитивным диссонансом, а по сути так.

– Захожу в церкви, и страшно – как другие посмотрят, что другие подумают почему-то, перед собой стыдно, перед другими как-то страшно, потому что не знаешь, что делать. Это от маловерия, или нужно искать свою церковь, в которой будет комфортно?

– Ничего страшного не будет, если вы походите по разным приходам, по разным храмам и почувствуете место для себя, более удобное для молитвы, это нормально. Это просто: если я чего-то не знаю и где-то оказываюсь в совершенно новом для себя месте, я тоже себя чувствую неловко. Я думаю, что если бы я оказался где-то во дворце японского императора, я тоже бы чего-нибудь боялся и чувствовал себя неловко, потому что не очень хорошо знаю, как там себя вести, но со второго раза, если бы там был кто-то рядом со мной, какой-нибудь старый японец, из тех, кто хорошо знает, как себя вести во дворце японского императора, мне бы было проще. Я думаю, что это примерно такого порядка вещь.

– Имеет отношение к встрече с живым Богом чудо, которое иногда случается с человеком, когда он приходит в Церковь. Это действительно чудо, это большой подарок. Я знаю огромное количество людей моего возраста, младших, которые потенциально подумывают о том, чтобы зайти в церковь, и им кажется, что там очень хорошо, но при этом их останавливает имидж церкви как торгового дома, и, как вы выразились, где оказываются некие ритуальные услуги. Мне нечего им сказать, кроме того, что со мной когда-то случилось чудо – когда, зайдя в церковь, я это почувствовала. Мне повезло, что я могу сказать это людям.

– Скажите: не бойся, пойдем вместе, как во дворец японского императора. Вы будете там старым японцем, а это будет такой экскурсант пока.

– Я пробовала это сделать, я захожу вместе, за ручку, с людьми, которые мне действительно близки, но не всегда чудо происходит.

– Чудо не происходит по заказу, можно только своим опытом поделиться, как-то по-другому невозможно.

– Не кажется ли вам, что феномен православных либералов, коммунистов, в целом власти, это отражение попытки власти присвоить себе авторитет Церкви, православия, ее историю и идеологию?

– Я не очень понял смысл вопроса, честно говоря. Я думаю, что на самом деле группы разных православных сообществ образуются не по чьему-то специальному заказу сверху, что они не являются креатурами каких-нибудь спецслужб, которые внедряют куда-то своего и образуют свои определенные сообщества внутри Церкви. Мне кажется, это просто естественное состояние человека, который пытается всякую свою мысль и позицию подтвердить и укрепить внешним авторитетом. Если Бог воюет на моей стороне, значит, я прав.

Идеология всегда так существует, нужен какой-то высокий авторитет, который подтверждал бы правильность этих идеологем, так что это, скорее всего, существует не как запрос внешних высоких государственных структур на это, а как сама внутренняя потребность все время доказывать другим, что я прав, потому что со мной Бог, а вы все не правы, потому что вы неизвестно кто.

– Отец Александр Мень в своих ответах на вопросы часто ссылался на книжку Муди «Жизнь после жизни», хотелось бы узнать ваше мнение об этой книге, и коррелирует ли там описанное околосмертное переживание как-то с христианской догматикой?

– Никак не коррелируют эти переживания. Для отца Александра, конечно, все было в новинку: такие вот опыты переживания Муди, которые как бы носят научный характер. Ведь мы не знаем, что это за опыт: опыт ли это переживания смерти, например, или это какой-то совсем другой опыт, еще в жизни человека, игра его психики, движения психики, которые рождают такие образы. Это абсолютно неизвестно, абсолютно недоказуемо, вне того, что знает Церковь. Церковь Православная о загробной жизни почти ничего не знает, в отличие от индуизма, который описывает досконально весь этот загробный опыт, или даже ислама.

В христианстве более или менее подробное описание загробного опыта появляется только в VIII веке, в апокрифе, который называется «Мытарства преподобной Феодоры», и именно в это время в Католической Церкви, точнее, еще не католической, а Западной Церкви появляется учение о чистилище, где подробно описывают все, потому что люди хотят об этом что-то узнать, но никто ничего об этом не знает.

Поэтому там из пальца высасывается некий опыт, который потом предъявляется как некое методическое пособие по умиранию, но по сути в первых веках Церкви о загробном опыте – что происходит с человеком, что там наверху, как Царство Небесное выглядит – не знает никто. Никто не знает, это таинственная и не открытая нам Богом страница, мы только знаем, что есть вечная жизнь, у нас есть опыт почитания святых.

У нас есть Пасха, которая больше всего говорит нам о победе Христа над смертью. Видимо, нам пока ничего большего и знать не надо, а всего остального мы просто не знаем, поэтому этот опыт Муди, который потом был трансформирован отцом Серафимом Роузом, и на него ссылались как на некое доказательство – вот же, атеисты, не верите, смотрите – он ни о чем не говорит, по большому счету.

Мало ли чего человеку там под наркозом привиделось, какие-то трубы, какие-то огни, причем буддисту – его буддистский опыт, индуисту – его индуистский опыт, мусульманину – исламский, христианину – христианский. Одному виделись ангелы, другому – Будда, и так далее. Это все в рамках тех культурных образов и сигналов, в которых жил человек, а не те образы неизъяснимые, о которых говорит апостол Павел, что око того не видело, ухо того не слышало, и на сердце человека это не приходило. Я так думаю.

– Именно в вашем выступлении я услышала, что у нас есть храм как сооружение, о котором мы говорим, что приходим туда молиться. И есть Церковь, которая, вы сейчас четко обозначили, есть нечто другое.

– Не другое, просто иное. Храм существует для того, чтобы Церковь там себя осуществляла.

– К этому я вспомнила случай: девочка болела, отец оставался дома, и мама ушла в храм помолиться. Находясь в храме, она постоянно переживала, что дочка и муж остались дома. Она вернулась со словами: мол, жалко, что вы сегодня в храме не побывали.

А Матронушка и говорит: матушка, мы сегодня дома молились, и в храме небесном побывали с отцом, а вы в храм-то сходили, а в храме небесном так и не побывали. Этот момент в книге для меня был открытием.

И если говорить в продолжение мысли о том, что мы идем как бы в одну церковь, а приходим в другую, хочется вернуться к фильму «Остров». Священник, который живет на острове, мановением руки может исцелить ребеночка, которому дни сочтены, а другой священник сидит в золоченом храме, читает молитвы, но не может провести службу, чтобы люди исцелились. И он приходит к этому священнику-отшельнику и говорит: как ты это делаешь, научи. Этот фильм перевернул сознание многих.

Точно так же, получается, и среди священников есть священнослужитель, который может провести то таинство, те или иные обряды, в которых мы попадаем в «небесный храм».

– Я, наверное, понял, о чем вы говорите, но на самом деле это не так, потому что в Церкви действующей силой является не сила священника, и не его даже личные качества, а сила Святого Духа, действующего в Церкви и наполняющего ее. И таинства Церкви, такие как крещение, миропомазание, евхаристия, исповедь, брак, таинство священства, соборование, совершаются священниками, конечно, как людьми, получившими благодатные дары Святого Духа на действие в Церкви, на то, чтобы возглавлять это богослужение. Но, по большому счету, мы просто об этом не знаем, и это знание нам не всем интересно, и об этом не очень часто говорится.

А вы что, не знаете, что все присутствующие здесь члены Церкви – священники? Все – священники, все христиане являются священниками. Потому что христиане – это новый народ Божий, царственное священство, как пишет апостол Петр, и каждый из нас как член Церкви, как часть Тела Христова – это носитель и благодати Святого Духа, это носитель жизни вечной, которая нам уже дана в крещении, которая раскрывается для нас в Церкви, которая дается нам через милость Божью, снисходя еще и через таинство причащения Тела и Крови.

Священник – он предстоятель этой Церкви, он тот, кто ведет за собой, который начинает и организовывает, и через это богослужение каждого члена Церкви делает приобщенным Телу Христову и самому Христу. Священник не жрец, священник не отдельно взятый, какой-то особо выделенный из среды, как в язычестве, профанов и людей отстраненных, он там один носитель знания, он носитель высокого знания, он носитель таинственного знания или особой благодати – нет.

Конечно, существуют святые люди, но личная святость – это заслуга личного подвига человека, которая не связана со священством, между прочим. Герой фильма «Остров» не носил священного сана, он не был священником, этот простой монах – он даже священником не был, он был просто очень верным Богу человеком, который своим собственным подвигом и несением креста, и открытостью для Бога получал от Бога личные дарования.

Есть великие музыканты, а есть такие, которые играют «Мурку» – и те, и другие могут нажимать на клавиши, у одних получается «Мурка», а другие играют третий концерт Рахманинова. Вот примерно в таком соответствии находимся мы все. Потому мы единое Тело Христово, потому что нам дана эта святость детей Божьих. Мы Ему говорим, Богу, слово «Отец», мы так к этому привыкли, к сожалению, что сделали молитву «Отче наш» молитвой перед едой. Стыд и позор всем христианам за это, что мы читаем молитву «Отче наш», совершенно не думая, что мы с Отцом разговариваем. Величайшая молитва нашей Церкви, может быть, единственная молитва, которая по-настоящему является молитвой – и вот, один из немецких протестантских богословов Дитрих Бонхефер (он пострадал от нацистов в Германии), как-то очень трепетно рассуждая о молитве «Отче наш», сказал, что если бы нам, христианам, дали такую возможность, то мы бы от молитвы «Отче наш» оставили только одно прошение, угадайте какое?

А в этой молитве мы говорим те же самые слова, какими Христос к Нему обращается, как Сам Иисус Христос, Он говорит Ему «Отче», и мы говорим Ему «Отче». Сын Божий ставит нас с Ним на одну ступенечку, Он делает нас, христиан, равными с Ним.

Вот Церковь почему существует, вот зачем она нужна, и молитва «Отче наш» – она для этого, а не для того, чтобы перед едой бубнили ее, понимаете? И священник – обладатель даров Святого Духа, особенных, но они не являются его личными дарами, поэтому даже личное достоинство или недостоинство священника не делает таинства более благодатными или менее благодатными, они равноблагодатные, потому что это таинства не священника, а всей Церкви.

– Когда вы говорите, что молитва «Отче наш» подразумевает, что мы обращаемся к Отцу, подразумевая, что мы – дети, это та коннотация, что нас в школе учили. Это как-то смущает даже сейчас, когда приходишь в храм со смирением, именно как раб Божий – в христианской и в светской жизни это разная коннотация?

– Конечно, ведь обращение наше к Отцу, Богу как к Отцу – это не наше собственное прозрение даже, а это Его желание по отношению к нам, это Он хочет, чтобы мы к Нему обращались как к Отцу. Мы можем обращаться к Нему как к Отцу, но при этом не быть детьми, поэтому мы так бубним молитву «Отче наш» – спокойненько и легко, потому что детьми и сыновьями мы себя не чувствуем, мы ими просто пока не являемся.

Это проблема большая для нас, потому что, чтобы по-настоящему Бога назвать своим Отцом, надо все-таки быть Его сыном, а для того, чтобы быть Его сыном, это кем же тогда надо быть? И вот путь к этому сыновству лежит через серьезное духовное наше перерождение, наше духовное совершенство, об этом говорит и Василий Великий, и Авва Дорофей. Об этом замечательно написано в его прекрасной главе о страхе Божьем, он говорит, что это ступенечки страха Божьего. Он пишет о том, что, с одной стороны, мы говорим: бойтесь Бога, все святые Его. А с другой стороны, у Иоанна Богослова написано: любовь совершенная, она изгоняет всякий страх, и боящийся несовершенен в любви. И то, и это как происходит?

Он говорит, что есть некое начало пути, которое начинается как начало, когда ты раб Божий еще, а потом ты становишься сыном. Ты проходишь через начальный этап твоей работы к Богу, потому что раб – это не презренный, а тот, кто работает, слово «раб» есть корень «работы», рабочий, работник Бога, тот, который приходит работать, сначала так. Раб работает за страх, страх вечных мук, страх не обрести Царство Небесное, страх за свою греховную жизнь, страх за свое состояние души. Потом наемник уже, более высшая ступень, работает за награду, потому что награда Божья прекрасна, и когда человек, поработав Богу, получает благодатные дары от Него, он радуется и понимает, что это награда от Бога.

А вот есть сын Божий, когда уже последняя ступень – сына, он не за страх и не за плату, а совершенно бескорыстно, и уже по-другому не может. Святитель Димитрий Ростовский как-то описал в одной из своих молитв это состояние сына Божия, он говорит: «Господи, если за все мои грехи Ты совершенно справедливо пошлешь меня в ад, то и там я не перестану любить Тебя».

– Меня окружают разные ребята, и близкий круг состоит именно из ребят либерально настроенных, прозападных. Я очень часто теряюсь, что ответить: они очень цинично относятся к церкви как к торговому институту, считают, что там все священники с деньгами, мерседесами. Есть стереотип о православии, что мы все грешные, несчастные, должны страдать, чтобы спастись – и на это у меня не хватает аргументов. Очень много шуток они произносят, упоминают Христа всуе, во всяких песнях. Я молчу и сдерживаюсь, потому что мне может не хватить аргументов, но, с другой стороны, это все начинает накапливаться, и мне уже просто становится обидно. Я начинаю чувствовать, что не отстаиваю имя Христа, отмалчиваюсь и предаю Его таким образом, но, с другой стороны, есть ли смысл пытаться отвечать и не проще ли смирение?

– Смирение тут ни при чем. Здесь некую мудрость надо проявлять. С одной стороны, очевидно, что такое отношение к Церкви у ваших молодых друзей связано просто с незнанием, непониманием и с общим контекстом той информации о Церкви, которая сейчас в обществе развита и популярна, потому что любая новость о Церкви в первую очередь интересна с точки зрения компромата и скандальности.

Поэтому ничего удивительного, если они знают о Церкви только это. Это пройдет, потому что человек взрослеет, он меняет свои взгляды, он чему-то учится, потом начинает чем-то интересоваться, многие вещи проходят. В данном случае бессмысленно и бесполезно что-то объяснять: что это не так, ты не прав, есть очень много хороших священников, в общем-то священники не ездят на мерседесах, это только все придумано. Это бесконечно будет, это никому не интересно, им вообще это не интересно, поэтому они просто говорят, потому что говорят.

Но когда в вашем присутствии звучит настоящая хула, богохульство и вещи, оскорбляющие имя Божье, вы можете просто их попросить: вы знаете, ребята, я верующий человек, и для меня это дорого, я вам не буду объяснять, почему, как и зачем, я просто вас очень прошу, если я вам дорога, моя дружба и отношения со мной, я просто прошу в моем присутствии этого не делать, потому что это мне приносит огромную боль. Мне кажется, если они нормальные ребята, то они это поймут.

– Я хотел бы вернуться к заглавию нашей беседы, вопрос стоял о том, нужна ли Церковь современному человеку. Вы, на мой взгляд, убедительно показываете, что церковь как общественная организация, я не буду говорить – как храм, общественная организация, которая традиционно сложилась, она человеку не очень нужна?

– Нужна определенным категориям.

– Я хотел бы сказать, что она нужна в плане социальном, потому что это социальный институт, и большому пласту.

– Правильно, что для людей несчастных, для людей больных, для людей неуверенных, этот социальный пласт перечислили. Без сомнения, их много.

– Им нужно чувство локтя.

– Правильно.

– Нужно понимать, что такие же, как и я. МЫ одной веры.

– Я с этого и начал, что им и нужна церковь, конечно.

– Для меня было большим открытием, за что вам большое спасибо, определение Церкви как родства с Богом, присутствие личностно на земле, я проникся этой мыслью и теперь хотел бы спросить: а вот как это понятие о Церкви коррелирует, соприкасается с реальностью, нужно ли сливаться в устои общественной организации, именуемой Церковью, православная она или католическая, где этот взлет человеческой души к Богу и сообщество людей? Как быть, где проводить грань, можно или не нужно?

– Нет, никакой грани ни в коем случае проводить нельзя, никак нельзя в Церкви провести такую грань – между чистым и нечистым, между совершенным и несовершенным, между высокими потребностями души и теми, кто пришел свечки ставить. Нельзя, потому что Христос – Он для всех, а не для кого-то отдельного. И становление человека во Христе и родство его со Христом не происходит одномоментно, это целый жизненный путь, долгий, который проходит человек, который растет, который изменяется, который взрослеет духовно, в том числе в Церкви, который ищет. Приходит человек сначала в церковь просто понять, куда свечку ставить, понимаете? А потом с ним постепенно-постепенно что-то происходит, как с закваской, тоже евангельский образ: непонятно, неизвестно, как это происходит внутри, как этот квас переквашивает все тесто, каким образом вдруг оно вызревает и начинает выпирать.

Есть какие-то понятия и какие-то внешние знаки, на которых очень легко остановиться, которыми очень легко удовлетвориться, потому что в таком сообществе, чисто человеческом, о котором вы сказали – оно должно существовать как социальное явление – очень легко чувствовать себя уверенным, очень легко чувствовать себя комфортно, чувствовать себя правильным, но Церковь – это место большой-большой неуверенности.

– Меня давно беспокоит вопрос о церкви и смысле храма, и о том, как относится церковь к внешней стороне вопроса. На протяжении веков Церковь всегда приглашала лучших зодчих для строительства храмов, мы знаем и прекрасные примеры византийской архитектуры древнерусской, потом было барокко, к примеру, нарышкинское барокко – совершенно удивительные храмы, классицизм. Последние храмы, которые строили, действительно интересные, актуальные, наверное, относятся к эпохе модерна, перед революцией. Про советское время мы не говорим, уже прошло достаточно времени, и строятся сейчас новые храмы.

И я вижу, что храмы строятся, скажем так, третьесортными зодчими, строятся в таком псевдовизантийском стиле, отливаются из бетона. Возможно, это внешняя сторона вопроса, но у меня есть ощущение, что единство формы и содержания – это важный момент, и я чувствую большую неуверенность по этому поводу, находясь внутри Церкви.

– Я понимаю ваш вопрос. Здесь тоже все очень просто. У каждого прекрасного храма, о котором вы говорите, был свой заказчик, был тот, кто хотел, чтобы этот храм выглядел именно так, чтобы этот храм строили такие великие зодчие, и так далее. Почему? Потому что этот человек или группа людей были в этом лично заинтересованы, они за это платили деньги. Все прекрасные замечательные архитекторы и художники, что на Западе, что на Востоке, стоили всегда дорого, как они стоят и сейчас.

Вот вам и весь ответ на ваш вопрос. А у нас есть программа, по которой надо как можно быстрее построить много-много храмов в тех местах, где живет по миллиону двести – миллиону триста, а храмов нет вообще никаких, и люди, которые там живут, копейки не пожертвуют на этот храм, потому что привыкли к тому, что и так все сделают без нас.

Раньше народ собирал на это деньги, храм Христа Спасителя был построен на народные средства, и то их не хватило в тот момент, когда это все-таки была Русь православная, не хватило огромного сбора пожертвований по всей Руси многолетнего на то, чтобы построить храм Христа Спасителя. А Юрий Михайлович – оп, и строит, понимаете, вот и все.

Редакция портала "Православие и мир" , Протоиерей Алексий Уминский

Фото: Михаил Терещенко