О ценности культуры рассказывает Артем Перлик.

В юности во время учебы на филологическом факультете я завёл блокнот, куда выписывал понравившиеся цитаты из разных художественных произведений: от исландских саг и «Старшей Эдды» до Диккенса и Рильке.

А когда я стал ходить в храм, то совершил поступок, о котором много сожалел спустя годы, но тогда он казался мне чем-то правильным, а именно: выбросил блокнот с цитатами, считая, что всё это – что-то «недуховное» и недостойное христианина. Тогда, в 90-е годы, многие новоначальные христиане в храмах на территории бывшего СССР поступали подобным образом – стремились резко разграничить пространство храма и весь остальной мир, который представлялся целиком недостойным внимания. Я тогда не знал ни чудесного паламитского богословия творчества, обещающего спасение всякому людскому делу и произведению, если только его коснулась благодать Господня. Не знал и того, что христиане должны быть в мире, но не от мира сего, освящать все сферы жизни, а не убегать в храм от проблем, должны уметь узнавать Бога во всей мировой красоте, а не только в том, что принадлежит непосредственно храму и храмовому. И мне некому было всё это объяснить, потому что и священники и прихожане вокруг не задавались подобными вопросами.

Ответы приходилось искать самому у святых отцов, мыслителей русского зарубежья, а позднее – в живом общении со старцами. И эти ответы открывали православие как красоту, объемлющую всё, чем живёт и что делает человек, освящающую жизнь и дела, наполняющую новым смыслом происходящее и превращающую наше пребывание на земле в радугу Святого Духа. Так святые отцы оказались ещё раз в истории и впервые в моей жизни источником воды живой, помогающим видеть христианство как встречу с Богом и жизнь для Него, превращающую всё в красоту и вдохновляющую к каждодневному умножению света.

Как-то я пришел на лекцию по литературе к одной замечательной донецкой университетской преподавательнице. На перемене, чтобы порадовать студентов, решил прочесть им несколько классических стихов. Конечно, классика никого не может оставить равнодушным, так было и здесь. Люди радовались или задумывались, но меня поразила одна девушка. Пока я читал, она смотрела на меня глазами полными страха и отвращения, как будто это лично я виновен в истреблении американских индейцев…

Потом я узнал, что эта студентка, будучи христианкой, больна ещё одним искажением святоотеческого восприятия мира – отрицанием культуры и творчества.

А ведь на самом деле отрицание культуры далеко не христианское дело. Оно скорее прилично сектантам. Христианство освящает все сферы жизни, тем более – сферу творческую, присущую нам по образу Господню в нас.

Ещё одна студентка столичного христианского вуза, которую я долго время консультировал, рассказывала мне, что, узнав о предстоящих в их вузе лекциях по литературоведению, думала: «Зачем нам это нужно?» Но когда начались лекции, она поняла, что умножать в бытии красоту – дело, порученное Богом человеку.
Многие христиане отрицают культуру по неведению этой истины.

Что же это всё-таки за радость – видеть людей, о которых мы точно знаем, что нужны им, а они, конечно же, нам. И совсем не обязательно, чтобы эти люди были какими-то особенными, наше сердце позволяет видеть в них красоту даже тогда, когда все вокруг пройдут мимо даже не оглянувшись. Высокая литература помогает нам пережить другого человека как драгоценность.

Для меня такой важной радостью всегда были сеансы сказкотерапии, которые я провожу для психически больных деток и подростков каждую субботу в здании юношеской библиотеки. Как-то от своей дорогой подруги я слышал, что некий кельтский музыкант играет на арфе для младенцев, которые ползают вокруг него и радуются жизни, обретающей гармонию в чудных звуках, соединяющих землю в одно. Что-то подобное я делаю для этих деток, когда читаю им свои стихи и сказки. О, они чуткие слушатели, быть с ними – радость для сердца.

Все они крайне отзывчивы к поэзии и сказкам, которые я им читал. Слушали внимательно, сопереживали, грустили и радовались в зависимости от поворотов сюжета. Благодарили за стихи и сказки. Некоторые после моего чтения взяли в этой же библиотеке мои книги домой. Общаться с ними – это один из самых светлых моментов за всю неделю.
Нужно видеть, как они оживают, когда слышат стихи, как успокаиваются их души и гармония касается их сердец.

Борис Гребенщиков на вопрос о том, что такое серьёзная музыка, ответил: «Это музыка, которой вы готовы довериться». То же и с книгой: мы доверяем свою жизнь классике, потому что она делает сердце зорким и справедливым.

Великие книги вообще пишутся от избытка сердца. Что-то подобное переживал учитель святого Иоанна Дамаскина, которого отец Иоанна купил на рынке рабов. Учитель был рад, что его приобрели для того, чтобы обучать юного Дамаскина, потому что очень переживал о том, как ему использовать во благо те знания, которые он имел.

И писатель хочет передать ощущаемую им суть, которая есть ощущение благодати, наполняющей мир.

Английский поэт Томас Гарди из-за отсутствия денег не имел возможности получить университетское образование. Поэтому он каждый день вставал в пять утра и подолгу занимался науками. Поэзия,  литература,  история, философия, немецкий, французский, латынь и греческий – всё это входило в круг его интересов. Самоучкой он изучил не меньше, чем его коллеги студенты.

Я помню свою молодость в СССР, когда не было такого изобилия познавательных книг, как сейчас. Помню, с каким трепетом открывал тома детской энциклопедии (где всего было так мало и с такими купюрами) и готов был буквально выучить наизусть каждую страницу. Помню восхищение перед учебниками или перед книгой «О географических открытиях», цветной  и необыкновенно интересной, которую однажды принесла мама. Мир Господень стόит того, чтобы его познавать, чтобы отдавать этому время и силы. Физика элементарных частиц, философия, филология или биология – всё это готова вместить душа в постижении красоты и добра.

Думаю, никогда не уйдёт из мира восхищение светом, вложенным в творение, мудростью каждого жизненного сюжета и открытия. И пусть людей, которым интересен мир, становится меньше, они не переведутся, как не переведётся и красота.

И это несмотря на такой, например, диалог. Его я однажды услышал на почте. Две молодые девушки, отправляя куда-то письмо, спрашивают друг друга:

– А где Япония?
– Да где-то в Европе...
– Да нет, кажется, не в Европе...
– Да точно тебе говорю – в Европе.

А еще я был свидетелем того, как девушка искала на карте столицу Антарктиды...

Или вот:

– Какой народ говорил на латыни?
– Латинская Америка…

В то же время я прихожу в любой книжный магазин и вижу множество разных познавательных книг, которые почти никому не нужны. И тогда вспоминаю, какой в буквальном смысле книжный голод был в том же СССР, когда люди готовы были отказывать себе в еде, только чтобы приобрести новую книгу. И это была жизнь достойная того, чтобы её прожить.

Как-то я встретил на книжном рынке старого продавца и разговорился о том, кто берёт сейчас классику, золотую фантастику XX века, поэзию? И он ответил, что такие люди есть и сейчас, хотя их становится меньше.

Ну, что ж, если великого Уитмена или Фроста помнят хотя бы десять человек в городе, то, быть может, Господь помилует этот город хотя бы потому, что даже однажды видевший красоту тянется к ней, а не к безобразию и животной жизни. И пока это так, мир будет существовать, как уже много тысячелетий, сердцами творящих и видящих красоту...

Святым отцам свойственна высочайшая культура мысли и радость о мировой красоте как месте встречи с Творцом.

Апостол Павел четырежды использует тексты языческих авторов в Посланиях. Григорий Богослов цитирует в письмах и сочинениях многих античных авторов. Иустин Философ разрабатывает систему отношения Церкви к языческой культуре, где всё, что созвучно христианству, принимается как явление Господней красоты среди язычников. О действии среди язычников Духа, побуждающего искать и умножать красоту, пишут и Максим Исповедник, и Серафим Саровский. Святая Хильда Уитбийская требует от всех обращавшихся к ней за советом священников и монахов учить античную классику. Святой Коламба Шотландский учится у ирландских филидов поэтическому искусству и сам слагает стихи далеко не на духовные темы, так как для него бог присутствует не только в храмовой символике непосредственно, но и в шуме дождевых капель или полёте дрозда. Многочисленны обращения к античности у Иеронима Стридонского, Блаженного Августина и многих других.

Это же у древних отцов. У современных святых, подвижников и мудрецов Церкви та же тенденция. Николай Сербский имеет три высших образования, читает философские европейские тексты, классику, поэзию. Иустин Сербский окончил Оксфордский университет и был одним из лучших в Европе специалистов по западноевропейской философии XIX–XX веков. Антоний Сурожский читает знаменитые лекции об искусстве, цитируя и на этих лекциях, и в жизни множество неправославных авторов. Мудрейший А. Шмеман говорил: «У православных есть три задачи: образование, образование и ещё раз образование!» И он же читает почти исключительно европейскую классику, в которой так светло и много звучит Господь.

Глухота к мировой красоте и ценности культуры как способности человека запечатлеть в своих творениях небесный свет никогда не была свойственна святым отцам Церкви. Это скорее свойство неофитов, формалистов и некоторых умников. Ибо святые отцы знали как блаженство познавать мир Господень, так и радость умножения вокруг себя красоты. И всегда ликовали об этой милости – что всем нам доверено облекать в новые формы небесный свет…

Артем Перлик