Грешно ли обсуждать неблаговидные поступки священника?
Отвечает протоиерей Владимир Пучков.
Времена, когда священников считали чуть ли не живыми святыми или почти небожителями, слава Богу, канули в Лету. Худо-бедно, но сегодня и верующие, и неверующие вполне согласны с тем, что священник – человек и имеет на это право. Ну и в дополнение к праву – желания, привычки и недостатки. Тем не менее как искренние верующие, так и незлонамеренные атеисты недостатки духовенства воспринимают спокойно. Не то чтобы эти недостатки были простительны или допустимы, просто как глубокая, искренняя вера, так простая житейская опытность делают людей мудрыми и снисходительными, умеющими прощать другим оплошности и не заострять внимание на чужих грехах.
Но, даже несмотря на это, отдельные неблаговидные поступки наших собратий обращают на себя особое внимание не только бездумных потребителей информации, но и церковного люда. О том, что явно греховно и к тому же само лезет на глаза, легко ли не говорить? Вот и становятся священнические грехи объектом обсуждения не только и не столько в епархиальных советах и церковных судах, сколько среди нашей же священнической братии и, конечно же, мирян.
И ведь далеко не всегда в таких разговорах присутствует явное осуждение. Подчас падение кого-то из духовных обсуждают с сочувствием, стараясь максимально воздерживаться от оценочных суждений, без злорадства или гнева. Так, что кажется, будто в подобных разговорах ничего особо плохого и нет. Какой, в конце концов, вред в неравнодушии к жизни собрата, беспокойстве о репутации Церкви и стремлении найти правильные слова, чтобы снизить градус соблазна среди потенциальных вопрошающих?
Однако я бы с такими выводами не спешил. В самом деле, что заставляет нас обсуждать грехи священников? Конечно, и репутация Церкви нас вполне искренне может волновать, и согрешившему собрату мы можем искренне сочувствовать, и степень соблазна тоже может быть очевидна. Но если по правде, то главный стимул для подобных разговоров – любопытство, праздный интерес и желание поговорить. Более благочестивые мотивы при этом тоже имеют место, но, так сказать, параллельно, мимоходом. Да к тому же мотивы эти далеко не изначальные. Они, по сути, не более чем оправдание – первое, что само собой приходит на ум по ходу разговора, как только говорящий ловит себя на мысли, что делает что-то не то и надо бы прекратить. Однако прекращать желания нет, напротив, разговор в самом разгаре и, несомненно, продлится дальше. Собственно, для этого и нужно оправдание, дескать, не в осуждение, а в рассуждение и всё прочее в том же духе.
Причина, по которой в церковной среде со вниманием и не без охоты обсуждают неблаговидные поступки духовенства, на самом деле проста – «как написано: нет праведных ни одного» (Рим. 3:10). Будучи обычными людьми, грешными, страстными, не чуждыми пороков, мы, соответственно, тяготеем к тому, что нам близко, то есть к греху. Можно, конечно, возразить, что мы-де люди церковные и тянемся, прежде всего, к Богу, святыням и молитве, а грех нам противоестественен и мы пытаемся с ним бороться. Так-то оно так, однако многим ли из нас воцерковлённость мешает потакать одним и тем же любимым страстишкам? Каким-то удивительным образом удаётся нам сочетать церковность и привычку к греху. Так что обольщаться насчёт своего устремления прежде всего к вере не стоит. При этом именно благодаря вере наша совесть не позволяет нам пребывать в сытой успокоенности, свойственной обывателям. В свою очередь, успокоить совесть можно двумя путями – правильным и лёгким.
Правильный путь заключается в искреннем покаянии и деятельном изменении себя. Этот путь труден, долог и тернист. Но вместе с тем спасителен. Лёгкий путь заключается в постоянном самооправдании. Если регулярно извинять грехи разного рода уважительными причинами, то внушения совести постепенно начнут ослабевать по мере того, как человек будет приобретать всё более глубокий опыт самооправдания. Именно этот сомнительный опыт и обогащается информацией о чужих грехах. На его основе гораздо проще потом убеждать себя, что «все так делают», «не так уж велик мой грех» и «я не хуже других». Подобное не только тянется к подобному, оно им же и оправдывается. А тем более, если неблаговидный поступок совершает священник! Конечно, об этом интересно говорить, это хочется обсуждать, это сразу бросается в глаза и запоминается надолго. Ещё бы! Тот, кого сан и положение обязывают быть «образцом для верных в слове, в житии, в любви, в духе, в вере, в чистоте» (1 Тим. 4:12), падает подчас ниже, чем простой мирянин. Значит, мои грехи ещё не самые тяжкие, значит, и дальше можно жить как живётся, зная, конечно, что многое в жизни не так, как должно быть, но и не настолько плохо, как у отца N, допустившего, совершившего, сделавшего… Аргумент, конечно, слабый и в основе своей ложный, однако для успокоения совести правда не нужна, нашёл чем возразить – и ладно, удалось в этом себя убедить – и хорошо.
А вот если всё-таки по правде, то нет у нас негреховных мотивов для обсуждения неблаговидных поступков духовенства. И пользы, ни духовной, ни даже житейской, это занятие нам не приносит, и страсти в душе пробуждает, и в конечном итоге способствует потере внимания к внушениям совести. Так что всем, кто искренне беспокоится о благе Церкви, о её репутации в мире и миссии среди людей, можно порекомендовать лишь одно простое средство: деятельное покаяние и жизнь по вере Христовой. Оно не только преображает человека и способствует его спасению, тем самым возвращает Церкви очередного некогда заблудшего христианина, но и сводит на нет интерес к любому греху, кроме своего собственного.
Опубликовано: пн, 21/09/2020 - 15:50