Кулебяка

Рассказ.

Поздно вечером после ужина Глашка, смахивая крохи хлеба со стола и собирая посуду, ненароком схватила оставшийся на блюдечке кусочек домашней колбасы. «Тарелки любят чистоту… Да простят меня Силы Небесные», – подумала она, аппетитно дожевывая его.

– Все-таки мало ты перца положила, да и чесночка можно было побольше… – окинула она укоряющим взглядом невестку в льняном голубом фартуке, подметавшую пол. – Вот моя бабушка, Царство ей Небесное, как никто колбасы умела готовить: и сальца туда, и тмина… Да на веточки вишневые эти колечка уложит, как невест перед выдачей готовила перед печкой. Запахи тогда на весь двор, кудлатый пес Серко слюной давился, облизываясь на цепи… Ни Рождество, ни Пасха без колбасы не праздник…

Невестка было высоко подняла дуговидную черную бровь, но в следующий момент, сменив гнев на милость, решила промолчать.

– Не забудь же с утра сбегать к соседке за яйцами на кулебяку… А то я же спешить буду… На исповедь, к отцу Серафиму…

Глафира, встав ни свет ни заря, нашинковала капусту, обжарила овощи для начинки. Собираясь на утреню, она впопыхах произнесла последние слова Последования ко Святому Причащению, завязала нарядный платок и, накинув легкий плащ, уже с порога еще раз на всякий случай напомнила невестке о её безотменном обязательстве.

Сельская дорога петляла змейкой, в нее, словно в большую полноводную реку, вливались мелкие улочки, густо обсыпанные хатками и увесистыми плодовыми деревьями, убеленными ослепительно-снежным цветом. Взгляд Глафиры задержался на искусно вылепленном гнездышке, свисающим как кендюх из комочков глины и супеси из-под обветшалой крыши соседского сарая. «Весна-красна пришла… Скоро из крапчатых яичек проклюнутся желторотые птенчики… Кормить их, ненасытных, будет», – подумала Глафира, увидев стремительно подлетевшую к нему острохвостую ласточку. У самого озера, возле небольшой сельской церквушки, увенчанной позолоченным крестом, роился народ.

– Гла-а-ша, – раздался чей-то голос у ворот церкви.
Это была кума Глафиры – Алевтина.

– Рада свидеться. Что нового у тебя? Слыхала, Федор, сосед наш, иномарку прикупил… Теперь будет павлином ездить по селу.
Глафиру, намеревавшуюся поскорее принести исповедь да приняться за стряпанье кулебяки, казалось, весть-то не очень заинтересовала, и она, поправив немного сползший на лоб платок, как ножом резанула:

– И дурак кашу съест – было бы масло… Забегу к тебе на неделе, потрындим.

– Да еще… – не унималась Алевтина. – Отблагодарить тебя хочу за пирожочки… Мой Петр, дурман старый, знаешь, в работе «ох», а ест за трех… Нахваливал… А внучата пристрастились… Мак сразу же повыковыривали, негодники такие…

Эта тема неожиданно вызвала на лице Глафиры умилительное блаженство.

–  Печь пироги, кумушка, надо с душой. Это особое искусство. С яйцом и луком, знаешь ли, с капустой, а на закуску с вишней… Брюхатые толстяки, лениво потягиваясь на противне, должны манить, как лес грибами… Мельница сильна водой, а человек едой. Вот на Пасху смастачишь курник с несколькими начинками: грибной, мясной, овощной, яичной… Отломишь огромный кусок с поджаристой румяной корочкой, а бесстыдная начинка так и сочится сквозь пальцы, течет… Её больше, чем теста… А к курнику подашь паруху, да с укропчиком… На закуску же пасху, обставленную, как почетным караулом, крашенными в луковой шелухе яичками, и пышную саговую бабку… Туда яичек побольше, надобно ее вытомить хорошенько в печи до утра… После еды как в раю…

Уста Глафиры, как золотистую сладострастную струю меда, всё изливали и изливали речи о пирогах, начинках, способах приготовления разной снеди.

– Глашенька, натощак-то тебя как слушать? Давай поторопимся, ей-богу. А то и на службу не попадем.

В церкви было многолюдно, изредка доносилось потрескивание свечей, слева выстроилась очередь из желающих исповедаться. Скромно став последней, Глафира устремила взор на икону Божьей Матери и продумывала свою исповедь, но уже спустя минуту пленилась мыслями об обеде… О зеленом борщице, из гущи которого выглядывала, будто подмигивая, сочная гусятинка… «Вот не зря, – думала Глаша, – раньше гусят подвешивали в мешках за несколько дней до торжеств, чтобы они вволю заплыли жиром… А картошечку бы с лучком протушить да смальцем, приготовленным в чугунце, пропитать хорошенько, а подавать пристало с молодой крольчатинкой… и огурчиками малосольными…»
В непролазных зарослях своих маревных мечтаний она не осознала, как очутилась возле аналоя с крестом с покрытой епитрахилью головой. До нее доносились слова отца Серафима:

– Дитя мое, Христос невидимо стоит пред тобою, принимая исповедь твою…

Глафира смиренно преклонила голову.

– Грешна, батюшка… То мужа браню, то невестку… Не угодишь им… Ну как так можно испортить капусту? Это же барыня стола… Её и с мясом стушить, и маслецом душистым приправить. А щи-то какие на капустном рассоле, если их заправить зеленью да кореньями. Без ребринки, конечно же, не так наваристо. Щи из топора бывают только в сказке. Когда они помлеют несколько часов, за уши не оттащишь… Так вот, попросила капусту посолить, а невестка, молодая-зеленая, худющая как спичка, йодированную соль засыпала…

Батюшка кашлянул и смахнул капли пота с уставшего чела.

– Еще замечаю, отец Серафим, бывают ближние не совсем вежливы и благодарны за мои благостные труды. Вчера такой ужин приготовила… Гречишников заколотила в деревянной кадке, напекла их гору на конопляном масле… О-о-о-й… Сами в рот лезли, как барин в сани… Ячневую кашу приготовила – целый глиняный горшочек. Говорят, сам Петр I жаловал ее. Возьмешь ложку – и, пока еще в животе оркестр только начинает играть, тут же на потрошки заглядываешься… А на другом конце стола белые грибочки или рыжики, мелко порубленные, с лучком… От моего квасу ржаного с медом никто не смеет отказаться. Нальешь графинчик – дух захватывает… Чего не сделаешь ради ближних, а за общим столом, как всяк знает, и еда вкуснее. Невестку при всем этом царском загляденье угораздило на диету сесть… Кто ее выдумал?!

– Да простятся грехи твои, раба Божья Глафира. Однако «не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божьих»… Именно в слове Господа истинная пища и дар для ближних, спасающий в любой беде…

– Оно-то так, батюшка, но мельница сильна водой, а человек едой, да и любая беда – ерунда, лишь бы хлеба побольше. Каковы еда и питьё, таково и житьё. Вот смотрите…

И Глашка опять затянула наливной рассказ о том, какой недюжинный аппетит может вселиться в человека и как его утолить, будто жерло вулкана, рассольником с бараньей грудинкой, тугим холодцом, сытными расстегаями и похожими на солнечные шары налистниками на молоке.
– Предписываю тебе, Глафира, выдержать пост. И молитву почаще читай об отвращении от чревоугоднических мыслей. Они же отвлекают тебя от главного в жизни и рождают уйму других страстей. Борись с ними, как один старец с огурцом. Возжелав отточить свой стержень воли, он положил плод перед собой и не ел его, мало того – еще и каялся, упрекая себя в том, что хотел полакомиться этим зеленым витязем.

…Глафира после исповеди, словно на крыльях, летела домой с радостной мыслью, опутывавшей ее как хмель: пост еще далеко, он потом, нескоро, успеется, а сейчас в мыслях, как на свежих дрожжах, взрастала манящая отдушина – неиспеченная кулебяка…

Наталья Сквира

Теги

Теги: 

Социальные комментарии Cackle