В самой близкой связи с гневом и памятозлобием находятся пороки языка: злословие и клевета, которых питает и поддерживает многоглаголание и ложь.

«Никто из богомудрствующих, как я думаю, — замечает преподобный Иоанн, — не будет противоречить тому, что от ненависти и памятозлобия рождается злословие»

«Злословие есть исчадие ненависти; тонкий недуг; большая сокровенная и таящаяся пиявица, которая высасывает и истребляет кровь любви; лицемерие любви; причина осквернения и отягощения сердца; истребление чистоты»

Чаще всего клевету и ложь между собой не различают, но между ними есть существенное отличие.

Под клеветой преподобный Иоанн разумеет не то, когда приписывают человеку пороки, которых тот не имеет, или совершенно несправедливо порочат его честь и добродетели, но всякое осуждение ближнего, порицание его недостатков, даже действительно существующих в нем: «Услышав, что некоторые злословят ближних, я запретил им; делатели же сего зла в извинение отвечали, что они делают это из любви и попечения о злословимом. Но я сказал им: "Оставьте такую любовь, чтобы не оказалось ложным сказанное: оклеветающаго тай искренняго своего, сего изгонях (Пс. 100:5)". Если ты истинно любишь ближнего, как говоришь, то не осмеивай его, а молись о нем втайне, ибо сей образ любви приятен Богу».

Опасность этого порока Лествичник видит в том, что при нем происходит бесстыдное и дерзкое восхищение прав, подобающих Единому Богу: «Судить — значить бесстыдно похищать сан Божий, а осуждать — значит погублять свою душу» . Произносить суд на ближнего — это крайняя низость души, потому что люди в большинстве своем клевещут и осуждают других ложно или же в том, в чем сами виноваты, да еще и больше осуждаемых: «Видал я таких людей, которые тайно и скрытно соделывали тяжкие согрешения, а между тем, считая себя лучшими других, безжалостно нападали на тех, которые увлекались в легкие, но явные проступки». Каждый судит в меру своей испорченности: «Знай, что и это признак памятозлобного и завистливого человека, если он легко, с удовольствием порицает учение, дела и добродетели ближнего, будучи одержим духом ненависти». Часто бывает так, что осуждаемый уже раскаялся в содеянном грехе: Видел я согрешившего явно, но втайне покаявшегося; и тот, которого я осудил как блудника, был уже целомудр у Бога, умилостивив Бога чистосердечным обращением»

Когда бесы не могут соблазнить христианина на грех, тогда они заставляют его осуждать: «Человекоубийцы бесы побуждают нас или согрешить, или, когда не грешим, осуждать согрешающих, чтобы вторым осквернить первое»

Клевета более других грехов несовместима с покаянием, которое должно быть совершаемо всю жизнь всяким христианином, а по преимуществу иноком: «Скорые и строгие судии прегрешений ближнего потому сею страстию недугуют, что не имеют совершенной и постоянной памяти и попечения о своих согрешениях. Ибо если бы человек в точности, без покрывала самолюбия, увидел свои злые дела, то ни о чем другом, относящимся к земной жизни, не стал бы уже заботиться, помышляя, что на оплакивание и самого себя не достанет ему времени, хотя бы он и сто лет прожил и хотя бы увидел истекающим из очей своих целый Иордан слез. Я наблюдал за плачем истинного покаяния и не нашел в нем и следа злословия и осуждения». Осуждение и связанная с ним клевета могут ввергнуть человека в совершенную погибель, ибо осуждающие обычно впадают в те же самые грехи: «Послушайте меня, послушайте, злые судии чужих деяний: если истинно то, как в самом деле истинно, что имже судом судите, судят вам (Мф. 7:2), то, конечно, за какие грехи осудим ближнего, телесные или душевные, в те впадем сами; и иначе не бывает»

Настоящая степень требует не только удаления от всякого злоречия, но и стяжания духа совершеннейшего неосуждения. «Хотя бы ты и своими очами увидел согрешающего, не осуждай, ибо часто и они обманываются», — подчеркивает преподобный. Кто взошел на десятую ступень, «тот бывает делателем любви или плача».

Против духа клеветы и осуждения можно употреблять такие средства:

1) Не слушать того, кто клевещет на собрата, и не бояться стать на его защиту: «Никогда не стыдись того, кто перед тобою злословит ближнего, но лучше скажи ему: "Перестань, брат, я ежедневно падаю в лютейшие грехи и как могу его осуждать?" Ты сделаешь таким образом два добра и одним пластырем исцелишь и себя, и ближнего. Это один из самых кратких путей к получению прощения грехов, т. е. чтобы никого не осуждать. Ибо сказано: не судите, и не судят вам (Лк. 6:37)»

2) Больше, чаще и внимательнее рассматривать свои недостатки. Если бы кто сквозь завесу самолюбия пристально посмотрел на свои злодеяния, то никогда бы в жизни своей не имел попечения о делах другого, помышляя, что на оплакивание своих грехов не достает ему времени: «Как огонь противен воде, так и кающемуся несродно судить. Если бы ты увидел кого-либо согрешающего даже при самом исходе души из тела, то и тогда не осуждай его, ибо суд Божий неизвестен людям. Некоторые явно впадали в великие согрешения, но большие добродетели совершали втайне; и те, которые любили осмеивать их, обманулись, гоняясь за дымом и не видя солнца»

3) При виде согрешающего приписывать грех не ему, но подстрекающему на то диаволу: «Кто хочет победить духа злословия, тот пусть приписывает вину не согрешающему, но подущающему его бесу»

Одиннадцатая ступень: о вреде многоглаголания

Хотя немногие, может быть, непричастны клевете и осуждению, но всякий рассудительный человек считает эти грехи тяжкими. Что же касается многоглаголания и молчания, то большая часть людей первое почитает если не добродетелью, то делом безразличным, а последнее — если не пороком, то достойным сожаления недостатком. Не так рассуждает преподобный: «Многоглаголание есть седалище, на котором тщеславие любит являться и торжественно себя выставлять». Кто не знает, что многоречием всякий думает высказать свое красноречие, свой ум, представить свою особу с выгодной стороны, заслужить себе похвалу и одобрение слушателей? Но «от многоглаголания утрачивается сердечная чистота и умиление, человеком овладевает рассеяние мыслей и непреодолимая леность ко всяким трудам и подвигам, а в особенности молитвенным». Все это по собственному опыту знает каждый, кто хотя бы немного внимателен к себе.

Главную причину многоглаголания преподобный видит не только в тщеславии, но и в невоздержной жизни: «Я узнал некогда от одного человека, который беседовал со мною о молчании уст. "Многоглаголание, — сказал [он], — рождается непременно от которой-нибудь из сих причин: или от худой и невоздержной жизни и привычки (ибо язык, будучи естественным членом сего тела, чему научится, того по навыку и требует), или, что наиболее бывает в подвизающихся, от тщеславия, а иногда и от многоядения. Посему часто бывает, что многие, с некоторым насилием и изнеможением укрощая чрево, обуздывают вместе и язык, и многословие"»

Противоположно многоглаголанию благоразумное молчание, ибо оно «есть матерь молитвы, воззвание из мысленного пленения, хранилище божественного огня, страж помыслов, соглядатай врагов, училище плача, друг слез, делатель памяти о смерти, живописатель вечного мучения, любоиспытатель грядущего суда, споспешник спасительной печали, враг дерзости, безмолвия супруг, противник любоучительства, приращение разума, творец видений, неприметное преуспеяние, сокровенное восхождение». Все это истина, познанная опытом многих подвижников. Отсюда можно видеть, в какой мере неправы защитники многоглаголания и как нужно беречься его, а если оно уже успело овладеть кем-либо, то насколько нужно заботиться об искоренении этой слабости.

У преподобного Иоанна можно найти к этому два средства. Первое — воспоминание о смерти и покаянное настроение духа, сетование о грехах: в таком расположении едва ли можно заниматься празднословием, если бы даже оно было только делом пустым, а не преступным вместе с тем: «Кто возымел попечение об исходе из сей жизни, тот пресек многословие; и кто приобрел плач души, тот отвращается многоглаголания, как огня». «Познавший свои прегрешения имеет силу и над языком своим, а многоглаголивый еще не познал себя как должно». Второе — уединение: когда не с кем говорить, по необходимости будешь молчать: «Возлюбивший безмолвие затворил уста свои, а кто любит выходить из келлии, тот бывает изгоним из нее страстию многоглаголания. Познавший благоухания огня, сходящего свыше, бегает многолюдных собраний, как пчела — дыма. Ибо как дым изгоняет пчелу, так и сему нетерпимо многолюдство». В заключение преподобный утверждает, что кто избегает многоглаголания, тот одним ударом отсекает множество зол.

Двенадцатая ступень: опасность лжи

Основную причину лжи преподобный Иоанн видит в многоглаголании и смехотворстве: «Железо и камень, соударяясь, производят огонь; многословие же и смехотворство порождают ложь». 

Преподобный определяет разные степени лжи: «Как во всех страстях, так и во лжи познаем мы различные степени вреда; ибо иной суд тому, который лжет по страху наказания, и иной тому, кто лжет без предлежащей опасности. Один лжет ради увеселения, другой — ради сластолюбия, иной — чтобы заставить присутствующих смеяться, а некоторый для того, чтобы ближнему поставить сеть и сделать ему зло»

Многие считают ложь незначительным грехом, но преподобный утверждает, что в результате лжи иссякает доверие и любовь между людьми, что толкает многих на клятвопреступление: «Ложь есть истребление любви, а клятвопреступление есть отвержение от Бога»  . Автор Лествицы призывает не воспринимать ложь «за малый грех; ибо нет порока, против которого Всесвятой Дух произнес бы столь страшное изречение, как против лжи. Если Бог погубит вся глаголющия лжу (Пс. 5:7), то что постраждут те, которые сшивают ложь с клятвами?»

Порождением лжи есть лицемерие, «оно бывает и поводом к оной. Ибо некоторые утверждают, что лицемерие есть не что иное, как поучение во лжи и изобретатель лжи, с которою сплетается достойная казни клятва». Преступная сама по себе, ложь становится совершенно нетерпимой и унизительной по тем побуждениям и целям, которые чаще всего преследуют прибегающие к ней.

Иногда бывает, что человек оправдывает свою ложь благими намерениями, но нельзя спасти других через погибель своей души: «Сплетатель лжи извиняется благим намерением; и что в самом деле есть погибель души, то он почитает за праведное дело. За подражателя Раавы выдает себя лживый муж и думает соделывать спасение иных своею погибелью. Автор Лествицы говорит, что лишь тот человек может солгать, который лично полностью освободился от лжи: «Когда мы будем совершенно чисты от лжи, тогда уже, если случай и нужда потребуют, и то не без страха, можем употребить ее.

От лжи могут отучать: невнимание к лживым речам, хотя бы и очень приятным, и даже обличение их; страх Божий, т. е. постоянное памятование того, что Бог слышит наши слова и что некогда мы должны будем дать отчет за каждое слово: «Кто стяжал страх Божий, тот устранился лжи, имея в себе неподкупного судию — свою совесть». Еще ложь отгоняет обильный слезами плач о грехах: «вином опьяненный и поневоле всегда говорит правду, так и слезами умиления упившийся никогда не может солгать». Все тайное обязательно станет явным. Хочешь жить долго — живи прежде всего честно — гласит народная мудрость

В завершение преподобный говорит, что тот человек, который старается никогда не лгать, «приобретает корень добродетелей». Соответственно, лживый человек никаких добродетелей приобрести не может.

Архимандрит Маркелл (Павук), духовник Киевских духовных школ