Механизмы борьбы с Церковью. Исторические параллели.

Подполье для «Херувима»

Оперативные разработки, по мнению органов госбезопасности, показали, что группы ИПЦ стремились к прочным контактам и, в перспективе, созданию всесоюзного объединения общин. В рамках дела УМГБ по Харьковской обл. «Христодулы» (на группу ИПЦ Андрея Логинова и  Евдокии Храмцовой, последователей одного из основателей нелегальных общин  ИПЦ  иеромонаха Серафима – объекта разработки «Херувим», арестованного в 1946 г.) были якобы добыты сведения об активной миссионерской деятельности украинских участников ИПЦ, выезжавших в 1947–1948 гг. на переговоры с истинно-православными в различные регионы от Воронежа до Караганды с целью побудить их к объединению в единую организацию во главе с о. Серафимом. При этом у представителей ИПЦ в других регионах брали письменные «покаяния», пересылавшиеся о. Серафиму в продуктовых посылках[1].

Для ряда общин ИПЦ была присуща высокая степень обмирщения и политизации (это открывало дорогу авантюристам), что показала агентурная разработка УМГБ по Киевской области «Омут» (заведенная в феврале 1950 г. по поступившим от негласных источников сведениям об «активной антисоветской деятельности» группы из 6 членов ИПЦ в Киеве). Как выяснила агентура, во главе группы стояла Мария Боровская (представлявшаяся «членом императорской семьи»). Своим сторонникам она говорила, что является «святой» и «прозорливой», после падения советской власти займет руководящую должность и только ее «высокое заступничество» спасет верных ИПЦ от неминуемой гибели в гражданском катаклизме.

Обвинительные материалы ставили в вину членам ИПЦ их враждебное отношение к советской власти. В качестве примера можно привести дело арестованных в начале 1950 г. фигурантов разработки УМГБ по Житомирской области «Монархисты». Тогда на сроки от 10 до 25 лет лагерей было осуждено 12 участников общины ИПЦ во главе с Иваном Прокопенко, «ранее судимым за антисоветскую деятеятельность». Следствие и внутрикамерная агентурная разработка, по данным органов госбезопасности, показали, что члены общины «не признают советскую власть, организовывают нелегальные сборища, под прикрытием религии обрабатывают присутствующих в духе непримиримой вражды к Советскому государству», призывают к отказу от воинской службы, уплаты налогов и участия в выборах[2].

При том, что основными причинами преследований ИПЦ были общая антирелигиозная направленность коммунистической власти, стремление не допустить появления альтернативного идейно-духовного пространства общественной жизни на фоне экстремального международного положения первых лет «холодной войны», участники общин ИПЦ нередко нарушали действующее советское законодательства, что давало основания для их преследования по общеуголовным статьям.

Так, в ходе оперативной разработки «Христодулы» (заведена в октябре 1948 г. УМГБ по Харьковской области на 20 участников ИПЦ) выяснилось, что пребывавший с 1943 г. в подполье Прокофий Костенко оборудовал под домом подземный тайник, где прятались от службы в армии его сын Петр и М. Челомбитько (1924 г. рождения). Из-за неблагоприятных условий молодые люди заболели, умерли и были погребены в этом же укрытии[3].

«…А внутри суть волки хищные»

Порой на религиозных чувствах сторонников ИПЦ паразитировали асоциальные элементы, лица с девиантным поведением и мировоззрением. Характерным примером могут служить арестованные по оперативной разработке «Кочевники» УМГБ по Николаевской области Афанасий Доскаленко и Олимпиада Остапенко  – лица без определенных занятий, именовавшие себя «святыми» и «будущими правителями России»[4]. «Святой» Игнатий Море (бывший иеромонах Балтского монастыря, лидер течения «игнатьевцев») страдал тяжелыми психическими расстройствами (усугубленные отбыванием 25-летнего срока), досрочно освободившись, устроил в Харькове 3-суточное непрерывное моление, закончившееся жестоким избиением друг друга участниками собрания[5].

В катакомбной церкви приживались и откровенные авантюристы-стяжатели, ловко эксплуатировавшие экзальтированное сознание отдельных «одноверцев». Как показала разработка УМГБ-УКГБ по Ворошиловградской области «Коварные», проживавшая в г. Кадиевке Матрена Левицкая выдавала себя за «пророчицу», а после ее смерти племянница Раиса Левицкая (спекулянт дефицитными товарами) наладила сбор средств с участников ИПЦ под видом «поминок по матушке Матрене». Уже в 1956 г. у предприимчивой шарлатанки конфисковали три дома, до миллиона рублей дензнаками, золотом и товарами, несколько фиктивных паспортов[6]. Более того, отмечалось в материалах КГБ, «проживавшие в местах укрытия верующие использовались на различных хозяйственных работах, указанные лица подвергались жестоким избиениям», психологическому прессингу. А. Зайцева при попытке уйти из секты (по сути дела) Р. Левицкой была убита. Там же укрывались годами дезертиры из Советской армии[7]. Умело паразитировали на доверчивых адептах лидеры общины ИПЦ (до 70 человек к концу 1950-х гг.) в Черкасской области – Коваль (именовавший себя «святым») и Уткина («матерь Божия», как она кощунственно требовала себя именовать). За несколько лет Коваля посетило свыше 600 приезжих. «Пожертвований» хватило на строительство авантюристу двух домов (еще 4 отстроили дочерям Коваля), у него же было конфисковано 40 тыс. руб. и другие материальные ценности[8].

Присутствие в движении ИПЦ подобных элементов приводило к появлению своекорыстных членов общин, часть из которых легко становилась объектом вербовки МГБ. Так, агент «Позднякова», примкнувшая в 1948 г. к группе ИПЦ в Ворошиловградской области под влиянием «старца Елиазара» из Сталино (выдававшего себя за императора Николая ІІ) объявила себя дочерью монарха и активно использовалась МГБ для проникновения в общины ИПЦ Донбасса, разработки дела «Павловцы», фигуранты которого ожидали свержения советской власти и возрождения монархии. В мае – июне 1950 г. УМГБ области  арестовало 14 человек «руководящего состава» ИПЦ, включая «нелегала-странника» Алексия (Алексея Воробьева)[9].

Агентурные лжестарцы

Органы МГБ умело использовали отрицание ИПЦ канонического клира Московского Патриархата и своеобразный культ «старчества». Уникальным является пример агента «Степового», который по религиозной линии оказывал услуги спецслужбе с 1924 по 1956 г., жил на пособие, вел одинокий, бродячий, исполненный лишений образ жизни, потерял на фронте сына. Под видом «странника», «старца» маршрутировался чекистами по различным регионам СССР, где существовало подполье ИПЦ, имел высокую репутацию «страдавшего за веру», доверие верующих. По информации «Степового» лишили свободы десятков людей[10].

Полтавским УМГБ в рамках разработки «Фанатики» в общину ИПЦ был внедрен под видом странствующего старца агент «Фоменко». Опираясь на инструктаж оперативных работников, он выявил связи общины с киевскими группами ИПЦ и способствовал аресту 5 членов общины во главе с раскулаченнным в 1930 г. М. Дахно[11]. Агент «Смехов», работавший по делу «Христодулы», выявил контакты авторитетных членов ИПЦ Натальи Запорожец-Лысак и Ивана Бесхутрого с одним из руководителей ИПЦ в Украине, иеромонахом Серафимом (в миру Даниилом Шевцовым), отбывавшим ссылку в Кировской области, и его помощником Василием Семененко (сосланным в Ярославскую область)[12]. Агент «Тропинин», заняв авторитетное положение в общинах ИПЦ Ворошиловградской области и работая по делу «Пигмеи», способствовал аресту в феврале 1952 г. представителей ИПЦ – «странника» Федора (Ф. Тахненко), «странницы» Натальи (Н. Тепловодской), «странника» Макара Мордовцева (приговорен к 25 годам ИТЛ) и еще 6 человек[13].

Агент «Сизый» под видом странника добыл сведения о руководителе ИПЦ в Полтавской и Сумской областях нелегале-иеромонахе «Херувиме» (бывшем священнике с. Смелое Сумской области). В одном из своих донесенний «Сизый» приводил следующее высказывание «Херувима»: «Будьте стойки в нашей вере, больше молитесь, чтобы избежать печати антихриста, знайте только меня, не ходите в действующие ныне церкви, так как там молятся за (назвал имя вождя), чего христиане делать не должны»[14].

В пору «хрущевских гонений»

Проведенная в 1950–1953 гг. очередная кампания ожесточенных гонений на катакомбное движение пошла на убыль со смертью Сталина. Тайным общинам был нанесен серьезный удар. Однако в целом усиленная оперативная разработка и активная фабрикация следственных дел не привели к исчезновению общин и подполья ИПЦ. В частности, в мартовской 1954 г. докладной записке Н. С. Хрущеву от заведующего отдела пропаганды и агитации и отдела науки и культуры ЦК КПСС подчеркивалось существование «большого количества бродячих (незарегистрированных) попов», сотни которых были выявлены в 1953 г. А в середине 1950-х г. началась новая активизация деятельности катакомбного движения, в том числе в Украине. Из лагерей оказались выпущены сотни не признававших Московский Патриархат священников и проповедников-мирян, составлявших значительную часть «узников за веру». 

Для наиболее консервативной части «катакомбников» с 1950-х гг. стали присущи совершенно оторванные от жизни представления, высказанные, в частности, активистом ИПЦ из Николаевской области: «Сейчас власть антихриста и власть евреев – их царство… нужно молиться дома и избежать разных дьявольских печатей… знать только своих своей группы, настоящие христиане не должны иметь паспортов и иных документов, на которых имеется ‟печать красного дракона”, скоро будет восстановлена  царская власть, нельзя быть членом профсоюза» и т. д.[15]

Подобные группы приобретали отдельные внешние черты сект. Порой заменившим священников проповедникам из среды мирян в сознании верующих придавались черты новых святых. В конце 1950-х гг. еще сохранялось прежнее деление истинно-православных на «духовников» (около 30%), которые считали возможным перевоплощение Бога в человека, и традиционалистов или «книжников» (70%), сохранивших верность основным канонам Православной Церкви. Правда, большинство групп «духовников» 1930-х гг. уже распалось[16].

Несмотря на масштабные оперативные мероприятия и многочисленные аресты, истинно-православные общины продемонстрировали способность к регенерации и продолжили существование в постсталинский период, оставаясь объектом оперативной разработки органов госбезопасности. К концу 1950-х гг. в СССР, по данным КГБ, существовало до 300 локальных групп ИПЦ с более чем 6000 участников, «которые стояли на позициях крайней враждебности к канонической церкви». В рамках третьей волны преследований истинно-православных в 1958–1964 гг. за один только 1959 г. в УССР выявили 14 общин ИПЦ с более чем 200 участниками на Черниговщине, 13 – в Полтавской области, ряд общин в других областях Украины. Наиболее активно ИПЦ проявляла себя в Сумской, Харьковской, Ворошиловградской и Черниговской областях[17].

К 1956 г., по данным КГБ УССР, в республике пребывали «авторитеты-нелегалы» ИПЦ иеромонах Филарет (Федор Метан, 1900 г. рожд., Сумская обл.), священник Владимир Веселовский (1894 г., руководитель ИПЦ Киевского региона), иеромонах Агафангел (Аксентий Бутенко, 1895 г., лидер ИПЦ Полтавщины), иеромонах Серафим (Шевцов, руководитель «Левобережного центра» ИПЦ, на самом деле умер в 1955 г.), Степан Гайдаренко («тайный епископ ИПЦ»), Иван Драган (1902 г., Хмельницкая область, доверенное лицо руководителя «ИПЦ Сибири, Поволжья и Урала», «патриарха Андрея» – Андрея Сидорова)[18].

Всего за 1943–1958 гг. в Украинской ССР органы госбезопасности арестовали (что в подавляющем большинстве случаев влекло и уголовное наказание) в категории «церковники» (куда входили адепты ИПЦ-ИПХ, подгорновцы, игнатьевцы, иоанниты) 2119 человек, еще 56 было задержано в 1961 г. (наибольшее количество арестованных – свыше 200 в год пришлось на 1949–1951 гг.). Большее количество задержанных имелось только среди опасной для власти секты свидетелей Иеговы – 2439. К 1960 г., по оценкам КГБ УССР, в республике действовало 946 учтенных им участников ИПЦ, а также 125 подгорновцев, до 200 иоаннитов, 217 игнатьевцев – т. е. основных сегментов «церковно-монархического подполья»[19].

Заключительный етап «катакомб» охватывает конец 1950-х – начало 1990-х гг. В 1961 г. органы КГБ нанесли, как это тогда именовалось, «оперативный удар» по катакомникам Украины, ликвидировав 66 групп ИПЦ. В этом же году в республике закрыли 843 православных храма и 7 монастырей с 475 насельниками, отреклось от сана 38 священников, а в 1962 г. служение прекратилось еще в 958 храмах в УССР[20].

В «катакомбах» произошли качествен­ные изменения: оформились около 10 основных течений, как на базе истин­но-православных, так и главным образом на основе нового «пополнения». По-прежнему хватало проходимцев, среди которых скрывавшийся в Ровенской и Тернопольской областях нелегал ИПЦ Никита Радчук, именовавший себя «апостолом». С ним же странствовала некая Вискунец, умертвившая двух своих новорожденных детей. 10 лет просидел в подвале у матери, скрываясь от армии, катакомбник с Виннитчины Леонид  Мазур[21].  К 1980 гг. в СССР в живых оставалось не более десятка катакомбных пастырей, канонически рукоположенных в рамках «тихоновско-иосифлянской преемственности»[22].

Секта пришла – отворяй ворота!

Преследования катакомбников происходили на фоне масштабного «хрущевского» наступления на Церковь, сохранявшую сильные позиции в народе (в самой Украине действовало свыше 60% монастырей и 70% монашествующих, 65% православных приходов и половина клириков РПЦ в СССР). По данным КГБ УССР (июнь 1962 г.), в республике крестили свыше 40% новорожденных, свыше трети покойных отпевали, в целом 7% молодоженов венчались (в Западной Украине – свыше 30%). Давление на православие привело к сокращению храмов с 9186 в 1951 г. до 6463 к 1962 г.[23].

Одним из пагубных последствий гонений на прадедовскую веру стало стремительное распространение сектанства, влючая его нелегальную, резко оппозиционную властям составляющую. Справедливости ради отметим, что чекисты-«религиоведы» (5 отдел 2-го, контрразведывательного, Управления КГБ УССР) адекватно оценили опасность этой тенденции. Показательна подготовленная ими в ЦК Компартии Украины «Докладная записка о деятельности церковников и сектантов на Украине» (29 июня 1962 г.), подписанная Председателем КГБ УССР (1954–1970 гг.) Виталием Никитченко.

Бывший партийный работник Никитченко был «брошен» на КГБ в рамках изгнания «банды Берии» (а по сути – постановки спецслужбы под полный контроль партийного аппарата, с вытеснением неудобных профессионалов) и отличался немалым по тем временам трезвомыслием. При нем же спецслужба, например, старалась наладить доверительное общение с известными деятелеми культуры, писателями Украины, приглашая их на открытые встречи на Короленко, 33. Создаются аналитическое и научное подразделения (4 и 6-й отделы КГБ УССР), разогнанные его сменщиком – фаворитом Л. Бреженева, выходцем из военной контрразведки Виталием Федорчуком, уже с 1972 г. перешедшего к «посадкам» десятков украинских диссидентов по делу «Блок».

В докладной Председатель КГБ УССР констатировал (отвесив, конечно, ритуальный иделогический реверанс), что в отличие от времен дореволюционных Церковь «не ведет борьбу» с католицизмом и сектантством. Крамольно отмечалось, что именно борьба с православием стала приоритетом: «Общественные организации, борющиеся с разных позиций против Церкви, наступают, главным образом, на православную церковь, как наиболее распространенную, внешне невидимую, не скрывающую своих обрядов»[24].

На этом фоне, писал Виталий Федотович, быстро распространяются секты, чьи руководящие центры находятся в США. До 9000 выросло подполье свидетелей Иеговы (несмотря на постоянные аресты актива – свыше 1000 только в 1951–1961 гг.), до 100 тыс. – членство в конфессии Евангельских христиан-баптистов (данные заниженные, подчеркивал генерал). Более того, несмотря на арест 670 активистов нелегального течения пятидесятников, их численность выросла с 7300 до 11,5 тыс. человек.

Интересно, что в «религиозном» 1-м лагпункте 7-го отделения Дубравного исправительно-трудового лагеря (Мордовия) из свыше 500 сидельцев 360 составляли иеговисты, около 90 – пятидесятники-нонконформисты (35 членов ИПЦ)[25].

К началу 1980-х годов органы КГБ уже начали беспокоить и «восточные» мистические секты типа саньясинов, часто маскировавшиеся под кружки йоги и секции входившего в моду карате (в Высшей школе КГБ СССР имени Ф. Дзержинского даже поставили эксперимент на двух группах с целью выяснить соотношение эффективности боевого самбо и карате – выяснилось, что владеющие последним попросту не подпускали к себе ударной техникой мастеров легендарного детища Василия Ощепкова и Анатолия Харлампиева). Подоспел «первый советский боевик» «Пираты ХХ века» (лидер проката 1980 г.), где  флибустьер Салех (Талгат Нигматулин) демонстрировал жестокий стиль боя, став кумиром молодежи на фоне опостылевшего казенного комсомола. Естественно, полезли «учителя» и «гуру». Вряд ли случайно пропагандист насилия закончил плохо. Вступил в дзен-буддистскую секту «Четвертый путь». В феврале 1985 г. в Вильнюсе пятеро «авторитетов» секты попросту забили не сопротивлявшегося Нигматулина (отказался быть рэкетиром в пользу гуру), нанеся ему свыше 100 травм…

В катакомбах духа

Катакомбное движение, особенно в лице общин ИПЦ и ИПХ, была самой непримиримой, последовательной формой массового сопротивления советской власти за все 70 с лишним лет ее существования. Создание и расширение религиозного подполья в стране было во многом «делом рук» самих органов государственной власти, следствием их ошибочной политики по отношению к Церкви. В то же время следует отметить, что феномен православных «катакомб» (религиозных нонконформистов) показал не только свою чрезвычайную устойчивость в различных условиях, но и наличие тенденции к самовоспроизводству и увеличению за счет пополнения верующими. Движение переживало различные периоды, в том числе и существенного упадка. Со временем заметной становилась тенденция вырождения части катакомбников в секту.

Вполне понятно, что советская власть, коммунистическая партия и органы госбезопасности рассматривали церковную оппозицию канонической РПЦ как дерзкого идеологического противника, бросившего вызов режиму и его политике подчинения Церкви. Уголовное и административное преследование и репрессирование верных ИПЦ и «катакомбников» с разной (и убывающей) интенсивностью продолжалось вплоть до «перестройки».

При этом следует объективно учитывать, что в период Отечественной войны ряд участников церковной оппозиции действительно стали на путь измены Родины и сотрудничества с врагом (что и по меркам мирских законов и морали, и по понятиям вероучения является преступным, аморальным и греховным). В годы «холодной войны» контрразведка и 5-е Управление КГБ (противодействие идеологической диверсии) не могли не учитывать стойких попыток определенных зарубежных центров психологической войны, специализировавшихся на «изучении положения верующих в СССР», установить контакты с религиозной оппозицией и использовать собранные материалы для дискредитации советского государственного строя.

Государственная политика системного преследования религиозных конфессий в СССР, массовые кампании репрессий клира и мирян, курс на тотальное искоренение православия и вынужденный компромиссный характер отношений иерархов Московского Патриархата с советской властью привели к формированию религиозного подполья как формы духовного и социального протеста. Так как в ряде нелегальных религиозных групп имелись сторонники возрождения монархии (хотя и в несомненном меньшинстве), само течение ИПЦ и близкие к нему общины получили в служебной практике органов госбезопасности наименование «церковно-монархического подполья».

Сформировавшись в условиях массовых гонений на Русскую Православную Церковь, форсированной коллективизации и связанных с ней репрессий, течение ИПЦ в Украинской ССР приобрело основную социальную базу на селе и уже в довоенный период стало объектом активной «оперативной работы» органов ОГПУ-НКВД. По мере освобождения территории Украины от немецких и румынских войск, стабилизации советской власти и использования полученных агентурных данных о положении на оккупированных территориях антирелигиозные подразделения НКГБ приступили к масштабным операциям по ликвидации «церковно-монархического подполья». Их основною мишенью стали общины ИПЦ, а многолетней основой агентурно-оперативной разработки – централизованное дело НКГБ-МГБ УССР с условным обозначением «Скит».

Оперативная  разработка и преследование участников ИПЦ осуществлялось, прежде всего, исходя из политической трактовки их деятельности как антигосударственной («антисоветской»), направленной на подрыв основ существующего строя, реанимацию монархического режима, бойкот выполнения конституционных обязанностей (участие в выборах в органы власти, служба в армии, уплата налогов, препятствование детям в получении образования), эрозию колхозного строительства, агитацию за поражение СССР в возможной войне с Западом.

В условиях последнего этапа Второй мировой войны, а затем и развертывания межблокового противостояния в мире («холодной войны») со стороны советской власти и спецслужб деятельность ИПЦ рассматривалась прежде всего как опасная форма подпольной, «подрывной» деятельности, реальная угроза государственному строю, существовавшему в условиях международной изоляции.  Дополнительным мотивом к давлению на нелегалов стало участие отдельных представителей протестного религиозного движения в сотрудничестве с нацистским оккупационным режимом и его спецслужбами, что, впрочем, сильно преувеличивалось. Гонениям на ИПЦ способствовали и противозаконные действия отдельных ее участников с девиантным поведением.

Следует признать, что содержание проповедей и призывов актива («старцев», наставников общин и др.), общение между членами ИПЦ после войны приобретало заостренно политизированный и бескомпромиссный характер, причем объектом критики власти выступали ее социально-политические мероприятия (прежде всего – коллективизация, а также репрессивное сопровождение «социалистического строительства»). Наряду с враждебным отношением к Московскому Патриархату и его священству это обрекало представителей течения не только на повседневный  конфликт с законом,  уход из социальной жизни, но и на утрату возможности (ощутимо возросшей по сравнению с предвоенным периодом) участвовать в богослужении и приобщении христианских Таинств.

Лишенная святоотеческого окормления среда «церковного подполья» под влиянием гонений и постепенного разрушения внешних связей все более продуцировала внутренние конфликты и расколы, что активно использовали органы госбезопасности.

При этом произошло определенное расслоение истинно-православных. У части из них ослабела система запретов по отношению к «миру», вплоть до разрешения верующим поступать на временную работу в колхозы и посещать храмы Московского Патриархата. В то же время другая часть встала на путь дальнейшего углубления отчуждения от «мира», проповеди аскетизма, вплоть до половых запретов. С 1950-х гг. на некоторые слои участников движения распространилось требования целибата (безбрачия), а на семейные пары – запрещение деторождения. Объявлялось о близком конце света, и несколько раз назначались его даты. Как следствие, произошло образование нескольких новых, относительно небольших радикальных групп – седминцев, молчальников и т. п.

В остальном можно констатировать (и изученные документы НКГБ-МГБ-КГБ это лишь подтверждают), что катакомбное течение стало закономерным результатом системных государственных преследований свободы вероисповедания и канонического православия и воплотило практически все основные специфические «родовые» черты «религиозного подполья»:

– категорическое неприятие преследований за веру со стороны «краснодраконовской власти»;

– осуждение и бойкот социально-политических мероприятий власти, максимальное дистанцирование от общественной жизни и соответствующее воспитание детей;

– отказ от выполнения конституционно закрепленных обязанностей, включая службу в армии и выборы органов власти;

– наивные ожидания «избавления» от оккупационного режима агрессоров, вплоть до отдельных случаев сотрудничества с врагом, на всенародный отпор которому звала Церковь;

– радикальное неприятие канонического православия, самого ставшего жертвой массовых физических преследований и политических гонений со стороны коммунистического режима, что обрекало «стефановцев» на утрату возможности  участвовать в богослужении и приобщении христианских Таинств, тиражирование культа «старчества», впадение в прелесть;

– болезненное и неадекватное восприятие окружающей действительности, что порождало, в частности, апокалиптические настроения и химерные ожидания прихода «царя», «поражения СССР в войне»;

– распространение авантюризма, «духовного самозванчества», аморальных поступков, что, в свою очередь, облегчало агентурную, репрессивную и дискредитационную деятельность органам госбезопасности и официальному атеистическому аппарату.

Последствия «ревности не по уму»

Серьезный анализ сущности «катакомбного» движения ИПЦ провел научный сотрудник Института всеобщей истории РАН Алексей Беглов в книге «В поисках ‟безгрешных катакомбˮ». Автор обратил внимание на «четкую политическую направленность» апологетических оценок ИПЦ со стороны Русской Православной Церкви Заграницей» (РПЦЗ) с целью доказывания «нелегитимности легальной церкви» в СССР и собственного статуса «единственной преемницы ‟тихоновской Церкви”». Подобная пропаганда усилилась со второй половины 1940-х годов – в связи со встраиванием РПЦ в государственную политику Москвы и переезда Зарубежного Синода самой РПЦЗ в США, ее включение «в сферу интересов американской политики».

Как считает исследователь, в среде ИПЦ произошла вероучительная и богослужебная деградация: «одичание», «изоляция», маргинальная «собственная субкультура», «мутация церковной жизни», «деградация церковной практики», «умаление Таинств», «утрата представлений о значимости апостольского преемства», «искажение экклезиологического сознания». «В мировоззрении носителей альтернативной субкультуры, – приходит к выводу Беглов, – соединились антисоветский эсхаталогизм, церковно-оппозиционные настрения и поведенческий изоляционизм… Сформировался свой религиозный фольклор, обосновывавший размежевание с легальной Церковью. Широкое распространение в рамках альтернативной субкультуры получили хилиастические воззрения и представления о своих лидерах как о воплощении Божества»[26].

Целесообразность современного существования «катакомбной» религиозной организации «по благословению старцев» – отдельный вопрос. «На наших глазах снова складывается полуподпольное мирянское движение… У этих людей уже сформировались диссидентские привычки, привычка бунтовать… Их листовки и газеты, проповеди и шепотки капля за каплей учат не доверять церковной иерархии… Тотальное недоверие к епископам, помноженное на слух о наступлении антихристовых времен, дают ‟богословское” оправдание проповеди решительного самочиния и непослушания, а также практике беззастенчивого попирания церковных канонов.  В конце концов, в сознании людей, охваченных этой пропагандой, делается допустимым нарушение самого главного, что есть в церковных канонах: церковного единства»[27].

С другой стороны, по-своему понятная в 1920–1930-х  годах острая критика митрополита Сергия по-прежнему культивируется в «катакомбах-ХХІ». О владыке Сергии, на наш взгляд, емко высказался заведующий  кафедрой церковной истории Московской духовной академии А. К. Светозарский: «Патриарх Сергий – это человек, который брал на себя ответственность не за чистоту риз, а за церковное управление. Он видел, что разрушение этой вертикали приведет к одичанию людей. Сначала будут подпольные общины, а потом все выродится в беспоповщину, что и произошло с некоторыми ветвями ‟катакомбной” церкви, где руководят не епископы, не священники, а некие старцы и старицы. Митрополит Сергий взял на себя ответственность за дела церковного управления… Понятно, почему он фигура неудобная. Некоторых людей с историческим образованием не устраивает целый период истории. Но он был. И одна из ключевых фигур в этом периоде – как раз Патриарх Сергий, и его как-то нужно дискредитировать. Не будем его и идеализировать, но не будем отнимать у него мужества. Смерти он не боялся»[28].

Может вызывать лишь сожаление возникновение «альтернативных православных» течений в современных условиях[29]. О типичном адепте подобных групп со знанием дела писал протодиакон Андрей Кураев: «Он охотно верит листовкам и газетам. А значит, он становится управляемым. Его легко превратить  в часть толпы… Именно это является новым феноменом нашей церковной жизни… У этих людей уже сформировались диссидентские привычки, привычка бунтовать… Он себя очень уютно чувствует в диссидентском подполье, особенно если оно более или менее безопасное… Их листовки и газеты, проповеди и шепотки капля за каплей учат не доверять церковной иерархии…»[30].

Отец Андрей обратил внимание на целенаправленный характер создания подобных «протестных» движений: «…Как же должен действовать центр, перед которым поставлена задача блокировать церковное возрождение в России? …Третий рецепт – парализация жизни Церкви через провоцирование в ней самой раскола… Единственный удавшийся раскол в русской церковной истории – это раскол, который шел под ‟правыми” лозунгами: ‟больше верности старине!” Вот и последние 10 лет газета за газетой, листовка за листовкой бьют в одну и ту же точку: ‟последние времена – неправильные епископы”. Сами активисты ‟русской реформацииˮ в большинстве своем, полагаю, не осознают, что же именно они делают и какой реальной программе служат. Но и боевики ‟Аль-Каидыˮ тоже вряд ли осознавали, что служат реализации геополитических планов, разработанных далеко за пределами мусульманского мира»[31].

Дмитрий Веденеев, доктор исторических наук

Примечания:

1. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 261. Д. 3. Л. 327.
2. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 261. Д. 3. Л. 55–56, 62.
3. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 142. Д. 5. Л. 27.
4. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 142. Д. 5. Л. 230.
5. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 27. Д. 4. Л. 30.
6. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 27. Д. 5. Л. 97–98.
7. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 27.Д. 7. Л. 96.
8. ОГА СБУ. Ф. 1. Оп. 21. Д. 2. Л. 20.
9. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 245. Д. 16. Л. 191, 222–223; Оп. 279. Д. 1. Л. 15.
10. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 27. Д. 4. Л. 227.
11. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 279. Д. 2. Л. 120.
12. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 279. Д. 2. Л. 109–110.
13. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 279. Д. 2. Л. 364–367.
14. ОГА СБУ. Ф. 3. Оп. 279. Д. 2. Л. 136–137.
15. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 27. Д. 6. Л. 28.
16. Демьянов А. И. Истинно православное христианство. Воронеж, 1977.  С. 36–37, 85.
17. Зарубежные клерикально-подрывные и религиозные организации. М., 1986. С. 35–36.
18. ОГА СБУ. Ф. 2. Оп. 27. Д. 4. Л. 196–197.
19. ОГА СБУ. Ф. 1. Оп. 21. Д. 2. Л. 11а, 29.
20. ОГА СБУ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1494. Л. 76–78, 152.
21. ОГА СБУ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1423. Л. 75.
22. Шумило С. В. В катакомбах. Православное подполье в СССР. Конспект по истории Истинно-православной церкви в СССР.  Луцк: Терен, 2011. С. 133.
23. ОГА СБУ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1423. Л. 12, 101.
24. ОГА СБУ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1423. Л. 101.
25. ОГА СБУ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 1423. Л. 5.
26. Беглов А. Л. В поисках «безгрешных каткомб». Церковное подполье в СССР. М.: Издательский Совет РПЦ, 2008. С. 231–232.
27. Диакон Андрей Кураев. Церковь в мире людей. М., 2009. С. 441, 450, 502.
28. ХХ век. Трагедия Церкви? // Эл. ресурс: http://www.pravmir.ru/xx-vek-tragediya-cerkvi/
29. «Истинно-Православная Церковь» «митрополита» Рафаила (Прокопьева), «Российская Православная (автономная) Церковь», «Апостольская Православная Церковь» «митрополита» Стефана – модернистского художника Линицкого. Для подобных групп, в частности, характерна «борьба против принятия ИНН». По словам архиепископа Белгородского Иоанна, финансирование газет, «борющихся с ИНН», осуществлялось членами масонской организации «Ротари-клуб»: «они напрямую финансировали эти протестные выражения людей, которые в некоторых епархиях даже поставили верующих на грань раскола» (Вісник прес-служби УПЦ. 2003. Вип. 22 (липень)).
30. Кураев Андрей, диакон. Церковь в мире людей. М.: Сретенский монастырь, 2009. С. 448–450.
31. Кураев Андрей, диакон. Там же. С. 477–480.