Как научиться понимать святых

Святые – те же люди, но стяжавшие благодать и ставшие настоящими перед Богом.

Парижский старец Сергий Шевич когда-то заметил, что святые победили внутреннего человека, но не внешнего. Поэтому у них бывали разнообразные простительные слабости и привычки. Да и сама святость была не единообразным актом дарения благодати – каждый день святым приходилось вести борьбу за дарованную благодать. У каждого эта борьба была своей собственной. Можно с уверенностью сказать, что святые переживали те же страсти и искушения, что и другие люди, но боролись со страстями и с Божьей помощью одолевали их.

Святых нужно уметь понимать, и сделать это может только человек, имеющий благодать. Подобное познаётся подобным. Не каждый может углядеть святость в святом. А часто бывает, что увиденная святость вызывает только насмешки и зависть, но не радость о ней. Не живущий благодатью не может понять святого, и сам образ его мысли и жизни может казаться плотскому человеку отталкивающим. Приведу пример. Знающие жизнь святого Григория Богослова обращали внимание на то, сколько он страдал от того, что его принуждали делать то, к чему не лежало его сердце (священство, епископство).

Некоторые усматривают в этом слабость и даже говорят, что Григорий был слабохарактерен и отчасти капризен. Однако святого нельзя понять, не учитывая того, что он – поэт. Поэтическое устроение души делало его человеком, глубоко постигающим внутренние законы бытия, и отвращало от всякого второстепенного активного действия. По отношению к созиданию своей души Григорий и священство, и епископство считает делами второстепенными и даже помехой на пути вглубь себя, где Христос сокрыл в каждом человеке всё Царство Небесное.

Григорий не бездеятелен, но созидает словом, которое берёт силу в святости его души. Он не слаб, так как слабость и сила вообще не те слова, которыми можно охарактеризовать поэта и философа. Святой пребывает в единении с Небом и на всё остальное обращает внимание только тогда, когда росту Неба на земле что-то угрожает.

Больше всего Григорий ценит, когда его любят. Поэтому он больше был привязан к Василию Великому, чем Василий к нему. Василий много времени тратил на разнообразные дела, а Григорий – на стяжание небесности в отношениях. В любви Григорий всецело отдаёт себя и справедливо ждёт такого же отношения и к себе. А поскольку немногие способны всецело и открыто отдавать сердце любимым (эту черту Григорий унаследовал от святой Нонны, своей мамы, любившей язычника, его отца), то святого нередко ожидали разочарования. Те, кого он считал друзьями, отдавали Григорию только малую часть сердца (а он ждал всецелой любви) или и вовсе предавали его, как это было в случае с Максимом Циником.

Исходя из этого можно сделать вывод, что Григорий был похож на свою святую маму. Сила, слабость, мужество – слова, не относящиеся к Григорию. Чтобы правильно сказать о нём, нужны совсем другие слова: святость, подлинность и небесность.

О личном и общем в наследии святых отцов

Существует мнение, что святые отцы интересны только в том, в чём выражают общецерковное учение, а в нюансах своей неповторимой личности, в особенностях психологии и устроения души они не представляют уже такого интереса для читателя.

Но на самом деле каждый стяжавший благодать человек раскрывается в благодати особым, не схожим с другими образом. Святые и праведники величественно разнообразны и в благодати их души и схожи, и не схожи между собой. Это можно сравнить с деревьями в лесу, где каждое дерево одного вида растёт и развивается по-разному.

Старец Иоанн Миронов как-то казал: «Евангелие у нас одно, а исцеление все получают по-разному».

У Златоуста есть слова, что к Богу ведёт столько путей, сколько существует людей. Монашеский путь Афанасия Сахарова и Софрония Сахарова не схож между собой, хотя они оба – монахи.

Подобное явление единства сходства и разницы мы можем наблюдать среди авторов Нового Завета. Ни у кого из евангелистов индивидуальность в этой Книге не отодвинута на задний план.

Читая Матфея, мы видим, как крепко он стоит на земле и разбирается во всех бытовых вопросах. Он единственный евангелист, который правильно называет все виды древних монет.

У Марка мы замечаем горячность и тихость ученика, радующегося, что его дорога в рай – путь послушания. Марк был учеником апостола Петра, который и рассказал ему о событиях, связанных с жизнью Спасителя.

Лука – ценитель античной литературы и умелый литератор. Литература – важная часть его жизни, стихия. Евангелие от Луки имеет самую изящную форму из четырёх. Он не только писатель, но и историк, интересующийся сюжетом, приключениями Церкви в историческом времени. Он – единственный из евангелистов, которому это важно.

Иоанн полон любви. Она освящает и связует в единое целое землю. При этом его любовь внимательна к мелочам. С точки зрения фактологии и истории, в  Евангелии Иоанна больше фактов, чем даже у Луки.

Каждое Евангелие говорит  о том, что апостолы в начале пути – несовершенные люди, которых постепенно меняет благодать. Так, Иоанн и Иаков имеют ревность по Богу, и Христос их нарекает «сыны громовы». Но их ревность часто не по разуму, и только постепенно эта ригористичность станет любовью. Не исчезнет, а преобразится.

И любой человек, не только апостол, в благодати будет и похож и не похож на себя.

Праведник по мере своего соединения с Богом начинает поступать и говорить в мире по-Божьему. Такой человек становится живым продолжением Евангелия в мире, но при этом он до конца и во всём остаётся самим собой.

Господу важны и драгоценны личности каждого из нас. Наша неповторимость  есть неповторимость Божья, но в каждом она раскрывается особым образом, несходно со всеми остальными.

Это можно сравнить с тем, что Господь даёт молитвенный дух, но он, этот дух, по-разному выражает себя в молитвах Антония Сурожского, Иоанна Крестьянкина или Макария Великого. Роберт Фрост и  Николай Гумилёв – равновеликие гении, но стихи у каждого неповторимые и свои.

Из Апокалипсиса мы знаем, что Господь каждому спасённому даст особое имя, которое будет знать только спасённый и Бог. Святые отцы усматривают в этом то, что у каждого из нас есть свои неповторимые отношения с Богом. Так, как к Нему относился Серафим Саровский, больше не отнесётся никто. Но и так, как к Нему относится любой другой человек, никогда не отнесётся Серафим Саровский. Господь благословляет эту дивную разницу, в ней великая красота нашего мира.

И то, что Григорий Богослов страдал от одиночества и искал друга, а Николай Японский боялся умереть от болезни, не проявления слабости, но раскрытие их неповторимой души. Так, Григорий Богослов – человек с тонкой душевной организацией, поэт, который остро чувствует нехватку любви к себе. Его гиперчувствительность является одним из поводов страдать, когда он видит к себе малейшее невнимание, но она же и помогает ему глубже других понимать тайны Божии.

А Николай Японский, человек, который никогда не знал любви девушки или друга, единственное, что имеет в жизни – это своё служение. Болезнь может отнять его вместе с жизнью, а он так хотел быть на земле нужным.

Однако подобные устроения души являются также и типологическими. На земле ещё много гиперчувствительных и одиноких. В благодати каждое качество души преображается в новую красоту, восходит на новую высоту, но остаётся тем самым.

Об этом пишет святой Иустин Сербский: «Поэт становится святым поэтом, садовник – святым садовником».

Но любовь одного к стихам, а другого к саду – это та любовь, которую они возьмут с собою и в вечность, на радость всем обитателям рая, умеющим видеть не осуждая и принимать не отвергая.

И в этих одновременно сходстве и разнице – гениальность Бога, во Едином Духе сотворившего непохожий мир.

Артем Перлик
 

Теги

Теги: 

Опубликовано: Wed, 31/10/2018 - 20:14

Статистика

Всего просмотров 355

Автор(ы) материала

Социальные комментарии Cackle