Рассказ.

1.

Николай тяжело болел. У него обнаружили рак. Когда врач честно и без обиняков сказал ему об этом, то Коля почувствовал, что внутри у него все онемело. В душе наступила зима. Николаю показалось, что сердце сковал лед. И весь мир изменился как-то. Будто некая прозрачная  каменная стена отгородила Колю от мира, жизнь в котором шла своим чередом, но уже  почти без него…

Жена Колина была верующим человеком. Она позвала батюшку. Николай поисповедовался и причастился, пособоровался. До своей болезни он работал водителем на скорой помощи, насмотрелся всякого, а в церковь ходил очень редко. Хотя Бога и не отрицал. Просто за «железками», рулем и хозяйством не было времени. Да и, если честно, ленился немного.

Теперь время у него появилось. После того, как батюшка его поисповедовал и причастил Тела и Крови Христовых, что-то сдвинулось в душе Николая, посветлело, очистилось и истончилось. Он изменился сам. В нем проснулась какая-то жажда Бога. Коля стал ходить в храм.

И вот в семье кто-то из добрых людей посоветовал поехать на Афон, в монастырь Ватопед, где находится чудотворная икона «Всецарица» и молитва Пресвятой Богородице перед этой иконой исцеляет онкозаболевания. Вся большая родня Николая собирала ему деньги для паломничества на Афон.

И вот наконец-то паром отплыл от берега, и Николай, опершись о поручи корабля, смотрел вдаль, жадно всматриваясь глазами в горизонт в поисках Святой Горы. Вдруг кто-то крикнул: «Афон»! И все большое многоязычное скопление людей на пароме почти разом повернулось в сторону, куда показывал кричащий.

В легкой утренней синеве, чуть скрытый пеленой тумана, на горизонте открылся Афон. С первого взгляда Николай понял, что это особое место на Земле. Какая-то мощь исходила от него. Душа, истонченная болезнью, радовалась от сопричастности к некоей таинственной тайне, в которой земля соединялась с небом и переходила в небо…

2.

По мере движения Афон словно бы вырастал из моря, заполняя собою пространство. Эти дивные пейзажи, незнакомые для жителя среднеукраинской лесостепи, волновали сердце Николая. Прозрачное, как стекло море, голубое небо и Святая Гора, покрытая лесом вперемежку с каменной породой, то здесь, то там выходившей на поверхность земли, словно причудливый красно-коричневый доспех древнего витязя.

Наконец паром причалил. Началась разгрузка водного транспорта. Кто-то сходил, кто-то выходил, выгружались грузы. Но даже посреди этой портовой суеты Николай не потерял ощущения от прикосновения к тайне, которой был Афон. Чувствовалось, что эта суета только лишь пролог, драпировка, за которой простирается некое неземное безмолвие – та пустыня, где человек встречает Бога.

Гид их группы решил, что нужно начать свое паломничество на Афон с восхождения к храму Успения Пресвятой Богородицы, называемом здесь «Панагия» – «Всесвятая» в переводе на русский. Так в греческой церковной традиции именуется Пресвятая Богородица.

Потом уже, анализируя ситуацию дома, Николай удивлялся тому, что в простоте сердца он согласился на восхождение с такой тяжелой болезнью, как у него. Дело в том, что он никому о своей хвори не говорил. С одной стороны, Коля стеснялся, с другой – не хотел лишний раз обременять своих спутников. Потому на правах здорового человека вместе с остальными членами паломнической группы ранним утром начал восхождение.

3.

Стоял  жаркий июльский южный день. Они высадились на узкой бетонной пристани, на которой почти не было растительности, но много обломков камней. От пристани вверх вела довольно узкая лестница с бетонными ступенями. Николай посмотрел вверх. Белые ступени, едва видимые среди камней и зарослей низкорослых сосен, поднимались все вверх и вверх на такую высоту, от которой кружилась голова. Сердце Николая забилось в тревоге.

«А что, если не поднимусь, – думал он, – что, если умру по дороге?»

Но он тут же отогнал эту мысль. 
«Здесь же удел Божьей Матери. Она-то мне поможет!»
Николай перекрестился и прошептал слова молитвы:
– С Богом! Пресвятая Богородице, спаси нас!
И пошел вверх вслед за своими удалявшимися спутниками.

Сначала идти было легко. Казалось, взбирайся по каменным ступеням – и все. Тем более что вид был величественный, живописный, достойный кисти талантливого художника. Сзади во всю ширь, сколько хватало взглянуть, могуче разлилось прозрачно-голубое, сверкающее на солнце, как слюда, море. Только на самом горизонте темнели очертания какого-то берега, будто кто-то карандашиком провел. По водной глади неторопливо шел паром, наполненный паломниками. Отсюда с высоты судно казалось неким ножом, рассекающим ткань моря, которая тут же смыкалась за его кормой и становилась, как и прежде, безмятежной.

Глядя на паром, Николай почувствовал какое-то сладкое одиночество. Будто это не паром, а огромина человеческой цивилизации уходила вдаль от него, и он оказывался один на один с чем-то неизведанным, в которое вела эта узкая тропка, вьющаяся все вверх, и вверх, и вверх…

По обе стороны тропинки стояли густые заросли деревьев и кустарников. Земля здесь была еще обжитой. Поднимаясь вверх, то тут, то там Николай видел небольшие скиты, окруженные огородами. В иных из них были маленькие храмы с черепичными куполами, увенчанными крестами. По мере продвижения вверх местность становилась безлюднее, а деревья выше. Начинался девственный дикий лес. Бетонные ступени сменились довольно неудобной для ног тропинкой, прорытой, очевидно, бежавшей с гор водой. Она сплошь была усеяна камнями, большими и маленькими. В некоторых местах настолько большими, что приходилось почти ползком перебираться через них. Здесь Николай понял, зачем все купили в монастыре длинную отполированную палку с острием на конце. Можно было вгонять палку острым концом между камней и подтягиваться вверх по тропинке, опираясь на это нехитрое, древнее, но очень эффективное деревянное орудие.

Николаю идти становилось все труднее и труднее. Его молодые спутники уже едва виднелись за стволами сосен, где-то далеко впереди.

Он почти выбился из сил, пот струился по телу ручьями так, что одежда была такая мокрая, будто он выкупался в реке. Сердце очень сильно колотилось. Грудь разрывало. Николай начал задыхаться. Ему казалось, что он сейчас умрет.

Наконец он почти ползком, на пределе сил добрался до большой поляны среди леса. В этих девственных лесах она была чем-то вроде площади. Здесь пересекались несколько тропинок, расходившихся в разных направлениях. В глубине поляны под старинным крестом располагался выложенный из дикого камня родник. Из металлической трубы, уходящей куда-то вглубь породы, журчала вода. Пить хотелось очень сильно. Николай буквально кинулся к источнику. Перекрестился, поцеловал крест, прошептав «Господи, укрепи», и начал жадно пить воду. Она была очень вкусной, сладкой.
«Просто молоко», – отчего-то подумал Николай.

Напившись, он набрал водички в небольшой термос, висевший у него на шее. Перекрестился, поблагодарил Бога за эту поддержку и сел рядом с крестом отдохнуть.  Ни о чем не думал, был просто рад, что живой, что закончилась удушающая одышка и успокоилось сердце, колотившееся до этого словно птица, пойманная в клетку.

Неожиданно на тропинке появился рослый чернобородый монах, который быстро шел, привычным для горца шагом, по своим делам. Мельком взглянув на Николая, он остановился. Николай сам понимал, что представлял собой тяжелое зрелище разбитого усталостью человека. Что-то промелькнуло в глазах инока, будто две жизни раскрылись навстречу друг другу. Осознание пути, что ли, понимание пути другого человека и сострадание, рожденное от этого осознания. Что-то теплое, почти родственное случилось между ними. Конечно, Христос объединил за тысячу километров от дома этого греческого монаха и украинца, которые даже не понимали друга друга. Но все-таки понимали друг друга Христом и верой в Него. Их пути пересеклись, как эти тропинки вокруг родника, увенчанного поклонным крестом.

Монах подошел к Николаю и достал из черной матерчатой сумки, похожей на рюкзак, висевшей у него на плече, небольшой предмет, завернутый в белый платок. Он развернул его. Это оказалась икона Пресвятой Богородицы. Он указал на нее и сказал:
– Панагия.
Потом сказал еще что-то на греческом, но Николай не понял его. Монах это увидел. Он отступил на два шага от Коли и как-то раскинул руки, словно хотел обнять пространство, весь Афон, всю Землю, и снова сказал:
– Панагия.
И Николай понял: Божья Матерь здесь везде. И везде Она защищает и помогает. Он перекрестился и поцеловал икону. Затем поднял глаза на монаха.
– Панагия, – проговорил он.
Монах, увидев, что понят, широко улыбнулся, он подошел к Николаю и сильно, по-братски, ободряя его, сжал ему плечо. Затем перекрестил его и ушел.
Николай как будто заново родился на свет. Все это: и крест, и икона, и монах, и вода – словно бы просветили его, будто бы Бог улыбнулся ему, взял его за руку и повел дальше за Собой – к Себе.

4.

Какое-то время идти было очень легко, несмотря на то, что тропинка стала сложнее. Она сплошь состояла из больших обломков валунов. И иногда приходилось карабкаться чуть ли не ползком, по-пластунски, перебираясь из одного валуна на другой. Было очень трудно. Но Николая переполняла после встречи возле родника большая светлая радость. И осознание того, что за плечами, в рюкзаке, бережно завернутая в платочек, лежит икона Пресвятой Богородицы, давало силы, словно бы сама Пречистая благословляла на восхождение.

Вдруг из лесной чащи трудного прохода через валуны Николай вырвался на открытую высокогорную местность. Вдалеке поднимались афонские вершины и была видна его группа (он узнал ее по оранжевому рюкзаку одного из паломников, «горевшему» на солнце), совершавшая восхождение. Сзади и вокруг поднимались горы, покрытые лесом, кое-где открытая скалистая порода напоминала причудливые затейливые каменные узоры. То тут, то там виднелись монашеские каливы, спрятанные, словно окольцованные деревьями и прилепившиеся, как ласточкины гнезда, к скалам. А вокруг этого всего великолепия огромное бездонное небо отражалось в таком же огромном бездонном море.

Николай был поражен открывшимся видом. Минут десять он просто стоял и смотрел на все это чудо, которое сотворил Бог.

«Дивны дела Твои, Господи! Как Ты все-таки близко от нас», – подумалось ему. В тот момент Николаю показалось, что сквозь эту афонскую природу проглядывает рай. И он испытал подлинное чувство блаженства.

5.

Но нужно было с Божьей помощью идти дальше…
Спустя некоторое время тело, изнуренное болезнью, снова начало подводить. Николай уже не мог идти, ему хотелось просто упасть здесь, прямо на тропинке, и заснуть, тем более что вечерело. И в золотистом сиянии южного солнца появились глубокие малиновые оттенки.

Он остановился.
«Всё, не могу больше», – подумал Николай и начал озираться кругом, чтобы найти место для ночлега. И он уже готов был сойти с тропинки и шагнуть в закатную, сгущающуюся с каждой минутой тьму лесной чащобы. Но не смог этого сделать. Какая-то непреодолимая сила влекла его вверх. Словно бы Сама Божья Матерь вложила ему в ладонь край Своего Омофора и теперь вела его куда надо. И он, влекомый Ею, шел, все вверх, и вверх, и вверх. В этом было что-то чудесное, чрезвычайное, потому что силы почти полностью оставили его. Тело не слушалось Николая. Но в то же время как будто его поставили на какой-то невидимый эскалатор, влекущий к вершине Святой Горы Афон.

Николай так близко в тот момент ощущал Божью Матерь, Ее заступничество и помощь!

Наконец перед самым закатом чаща снова расступилась, и он увидел Панагию – храм Успения Пресвятой Богородицы, построенный на месте, куда Дева Мария дошла, путешествуя по Афону во время Своей земной жизни.

Уста его сами собой разомкнулись, и Николай от этой небесной сладости, от ощущения, что Божья Матерь находится с ним, начал громко петь тропарь Пасхи, а потом «Богородице Дево, радуйся…».

Сердце его ликовало. Смерть побеждена. Бог был с ним. Пресвятая Богородица была с ним. И здесь – на вершине Святой Горы Афон – для него начинался рай.

Иерей Андрей Чиженко