Свойство людей, любящих английскую культуру и литературу, – проводить рождественские дни под знаком памяти о Диккенсе.

А Диккенс – это всегда радость! Ведь только по радости можно узнать о присутствии христианства.

Радость – редкое чувство, ее нечасто встретишь и в храмах.

А. Шмеман, размышляя об этом, писал: «Начало ‟ложной религии” – неумение радоваться, вернее – отказ от радости. Между тем радость потому так абсолютно важна, что она есть несомненный плод ощущения Божьего присутствия. Нельзя знать, что Бог есть, и не радоваться. И только по отношению к ней – правильны, подлинны, плодотворны и страх Божий, и раскаяние, и смирение. Вне этой радости – они легко становятся ‟демоническими”, извращением на глубине самого религиозного опыта. Религия страха. Религия псевдосмирения. Религия вины: все это соблазны, все это ‟прелесть”. Но до чего же она сильна не только в мире, но и внутри Церкви… И почему-то у ‟религиозных” людей радость всегда под подозрением. Первое, главное, источник всего: ‟Да возрадуется душа моя о Господе…”».

Как-то после Литургии мы с супругой шли по улицам города и играли на флейтах, а встречные люди смотрели на нас печально, как будто спрашивая:
– Неужели на Земле людям разрешено радоваться?

Вспоминаю ещё и такой случай: после богослужения в храме я зашел в магазин и увидел там старушку, которая стояла со мной на службе. Мне захотелось обрадовать её, я подошел, улыбнулся и сказал:
– Хорошего вам дня!
Старушка посмотрела на меня мрачно и ответила:
– Ничего хорошего нет…
Я тогда подумал, что это не случайный ответ, а философия множества людей, для которых сияет солнца и звучит музыка сфер, но у них всё равно «ничего хорошего нет...»

Тем не менее радость приходит в нашу жизнь не просто так, и чудесный Диккенс открывает, что наша мера радости – это мера нас для других.

Не верит в это только тот, кто живёт для себя. Так, моя прабабушка всю жизнь принимала странников: кормила их, одевала и оставляла у себя жить. Она была светлым солнышком для всех детей, не делая различия между своими и чужими. Бабушка равно воспитывала и заботилась обо всех. Моя мама много лет занималась волонтёрским служением. И бабушка, и мама любили не только свою семью, а и ещё многих и многих. И их семьям всегда хватало тепла, любви и доброй заботы.

Всегда, где бы мы ни были, настоящее открывается нам через тот особый внутренний свет, по которому мы узнаём Бога на вкус. Только одни радуются этой Встрече, а другие приходят в ужас – в зависимости от того, кто к чему направлен и расположен.

Расскажу об одной заочной встрече, которая произошла в моей жизни много лет назад, когда мой путь церковной жизни только начинался, – встрече с митрополитом Антонием Сурожским.

Митрополит Антоний – очень значимый человек в моей жизни. К чтению его чудесных проповедей и книг я приступил много лет назад, когда он был ещё жив. Я начинал тогда свой церковный путь (да и интернет только появлялся). Обнаружив его проповеди на сайте «Апология здравого смысла», я был потрясён. До этого времени я не думал, что можно так глубоко говорить о важном, с силой подлинной поэзии, но и с благодатью стиха настоящего поэта.
Тем же вечером я позвонил другу, ходившему в храм, и сказал, что считаю, что владыка Антоний – святой. Друг спросил меня, что случилось, почему я так думаю? А я не мог объяснить всю ту красоту слова, пронизанного благодатью, которое тогда открылось мне в творениях владыки Антония. И так сколько-то лет я читал то, что из его статей и проповедей было тогда в интернете. Помню, когда он умер, я очень огорчился, а знакомый священник сказал о нём: «Старец был…».

И вот с той самой встречи, произошедшей за компьютером в библиотеке центрального корпуса университета, митрополит остался со мной.

Будучи филологом и поэтом, я могу отличать животворящие слова от того, что Николай Гумилёв называл «мёртвыми словами», не причастными к Духу. И Господь так управил, что первыми книгами о православии, которые я прочёл, были именно живые книги: «Встреча» митрополита Антония и одно из первых греческих жизнеописаний старца Паисия Афонского. В этом жизнеописании было много для меня необычного с точки зрения мысли (я ведь ещё только приходил в храм). Так, например, меня удивила идея необходимости покаяния, обязательного хождения на храмовые службы и т. д. С другой стороны, многое из прочтенного, как высказывания старца Паисия, было глубоко созвучно моему сердцу, и я даже удивился, что кто-то ещё на планете думает о важнейших вопросах бытия сходно со мной. Тогда пришла мысль: если я замечаю правоту старца Паисия в первой части книги, то он, несомненно, прав и в другой, в идеях, далёких от моего опыта.

Истинная вера такова, что всё вокруг её подтверждает. Честертон говорил, что защиту христианства можно начинать с тыквы или с такси. Потому что всё бытие, история, красота всегда указывают на Бога и говорят о Нём на языке мудрости и красоты.

Приведу два случая, произошедших когда-то со мной.

Когда душа ищет истину и тянется к свету, человек в конце концов обращается к Богу – и тогда весь путь для него становится некой дорогой эльфов из Средиземья к Валинору, и вдруг оказывается, что дорога всегда была полна золотых столбов, указующих на Небесный Иерусалим…

Так, одним из первых прикосновений к благодати для меня, студента первого курса, были последние абзацы фэнтезийного романа Пола Андерсона «Дети морского царя». Помню, как я сидел дома в кресле и читал эти строки, а внутри разгоралось неведомое прежде солнце, которое душа ясно понимала как прикосновение Божие, и ничего тогда не хотелось так, как ответить Ему на этот свет чистой эльфийской верностью красоте, берущей своё начало лишь в Нём, Высочайшем…

Приведу поразившие меня в тот день строки:
«Отец Томислав совсем поседел, его руки изуродовал ревматизм, в поле он уже не мог трудиться. Но старик все еще служил в сельской церкви. И однажды он так проповедовал перед собравшимися прихожанами:
– ‟Так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную”. Этими словами отвечает Спаситель вопрошавшему Его фарисею Никодиму. Если бы Господь не пекся о нашем спасении, разве стал бы Он утруждать Себя доказательствами? Он мог бы просто сказать людям: вы знаете, какие чудеса Я творил. Не докучайте Мне, падите ниц и молитесь, если не хотите, чтобы Я обрушил на вас гнев Мой. Но Господь сделал все, чтобы объяснить людям суть чуда. Ибо Он хотел, чтобы люди шли к Нему по своей доброй воле, а не из страха перед Божьим гневом. Чтобы они шли к Нему как к отцу родному. Господь наш нас любит. Никогда не забывайте об этом. Мне думается. Он посылает нам меньшие испытания, нежели те, коим мы по неразумию нашему сами себя подвергаем. Веруйте же твердо, что Господь о нас печется. Какая бы ни стряслась беда, Он не оставит Своих чад. Никого не оставит, ни одного человека. Иисус умел разговаривать с простыми людьми, грешниками, язычниками. Ныне в нашей земле есть еретики и язычники, турки, евреи, венецианцы – и Господь любит их так же, как нас. Мы, смертные, нередко оступаемся, мы порой не видим средства избегнуть сражений и войн. Но разве поэтому мы должны пестовать в себе ненависть?
В узкое незастекленное оконце упал солнечный луч. Должно быть, от света на глаза старого священника навернулись слезы. Он утер глаза и продолжал:
– ‟Ибо так возлюбил Бог мир”, – сказано в Евангелии. Я понимаю эти слова так: Господь любит все, что создано Им, а в мире нет ничего, что не сотворено Господом. Помните об этих словах, они помогут вам обрести душевный покой. Помните о том, что даже прах под вашими ногами любит Господь Бог. Мы были свидетелями того, что Господь даровал водяным бессмертную душу. Бог… Бог простил несчастную тень, взял ее на Небеса… Будем же черпать силы в любви Господа нашего. И я вижу, что Бог не создает ничего случайного. Даже демоны и Армагеддон и все прочее – они показали нам, сколь ужасны злые деяния... И в Судный день воскреснут не только умершие, но и все, кто когда-либо жили на Земле. Они воскреснут к вящей славе Божией».

И когда я читал, то и сам плакал и удивлялся свету, который разлит по миру и в котором так много узнаётся Великий Бог…

А ещё как-то раз незадолго до Рождества, когда я учился на первом курсе филологического факультета, нам на дом задали задание – прочитать любой текст на церковнославянском языке. А я знал, что у моей мамы есть церковные книги, ведь она, в отличие от меня, уже много лет посещала храм. Я попросил её дать мне любую из книг, и она указала на «Часослов», в котором содержатся некоторые части храмового богослужения.
Открыв книгу, я углубился в текст. О том, что предо мной слова древних молитв, я ни капли не думал, а просто следил за текстом. И внезапно, читая строку за строкой, я с удивлением стал замечать, что где-то в сердце вслед за строками «Часослова» разгорается необыкновенный свет, который не похож ни на что вообще и воспринимается как ожившая радость или Небо внутри. Потрясённый, я отложил книгу и стал прислушиваться к себе. А свет постепенно, нежно и с какой-то особой заботой стал затухать и исчез.
– Что это было? – спросил я тогда у мамы.
– Ты ведь читал молитвы, и тебя просто коснулся Бог, – отвечала она.

С тех пор прошло много лет, но каждый раз на Рождество оживают те особые воспоминания о пережитом. Рэй Брэдбери говорил, что человек грустит обо всём, что уходит. Но настоящее всегда таково, что оно остаётся с нами не только как память сердца, но и как что-то в нас, что смогло прикоснуться к Небу, и потому мы каким-то образом точно знаем, что это прикосновение больше не умирает, даже если оно только семечко, которое станет деревом уже за пределом нашего мира – в Его краю…

Артем Перлик