Как стать человеком шекспировской глубины

Конфуций, Шекспир или Геродот славны не тем, что могли бы иметь справку, заверяющую, что они настоящие философы, поэты или учёные. В современном же мире десятки тысяч людей могут похвастаться, например, писательским удостоверением, но назовём ли из них хоть одного, кто и вправду был среди умножающих красоту?

Томас Элиот говорит: «Искусство не становится лучше с течением времени». Ибо Дух Святой одинаково живит и Данте, и Кюневульфа, и Кэдмона, и Шекспира, и Ду Фу, и Сайгё. И дело тут лишь в мере наполненности Духом, а у всех великих художников слова эта мера одна – настоящесть.

Литературовед Ольга Седакова, которая очень много общается с западноевропейской интеллигенцией, замечала, что на вопрос «Каких поэтов они читают?» люди отвечали: «Томаса Элиота, Мандельштама, Шекспира и тому подобных». «А из современных, после Элиота?» – допытывалась Седакова, и ей говорили, что всё это современное слишком субъективно.

Культуролог Ольга Данченкова говорит: «Субъективизм – это когда человек не берёт в расчёт, что помимо твоего сознания существует объективная истина». Когда пишущий человек живёт не Богом, не Его красотой, а собой, то он оказывается страшно ограниченным и не может породить из себя ту красоту, которой без Творца в себе не содержит. Потому он бунтует против прекрасного и высокого, и оттого его строки, по выражению античного классика, «не проживут и трёх дней», как и всё на земле, что не открылось Небу и не коснулось сути…

Питер Акройд замечает, что «Шекспир не встревал в распри того времени, да и вообще избегал публичных ссор и разногласий. Пустой траты времени и энергии. Но в своих пьесах он пародировал стиль современников и изображал их в карикатурном виде».

Человеку шекспировской глубины нет желания что-то доказывать умникам, себялюбцам или глупцам. Для него куда важнее дать оценку увиденному – из вечности, чтоб и другие, кто придут искать подлинного, напитались этими строками, где звучит мудрость Неба.

По Питеру Акройду, «в Шекспировских пьесах самопознание основано на действии… Шекспиру, чтобы понять себя, нужно было воплотиться в кого-то ещё».

При этом Шекспир имел очень английское пристрастие ко всему волшебному и чудесному, потому в его пьесах действуют не только люди, но и сказочные персонажи – и теми и другими драматург совершает гениальные обобщения о бытии.

В центре его драматургии – семья и те страсти, которые мешают семье быть, по выражению Блаженного Августина, «остатком рая на земле».

Великие темы рождаются в великом сердце. Шекспира, как Достоевского, Толкина или Иустина Сербского, волнуют предельные вопросы бытия. И потому его герои – ссорятся они или обедают, продают перчатки или разбавляют вино – всегда существуют и действуют перед взглядом Некого над нами.

Даже те, кто не читали ни строчки из Шекспира, знают, что некоторым английским учёным кажется, будто никакого Шекспира вовсе не было, а вместо него писал пьесы и сонеты какой-то граф. Эта попытка переписать историю началась не вчера и не с Шекспира, а с сомнения некоторых протестантских учёных в подлинности отдельных текстов Библии или их авторстве.

Не имея традиции Предания как причастия к Духу Святому в Церкви, протестанты всякий раз испытывали шок и нередко впадали в неверие, когда какой-нибудь очередной учёный сообщал, что, возможно, Послание к евреям написал не апостол Павел. Это явление говорит об отсутствии подлинного духовного опыта, когда верующий основывает веру не на тексте, а на живом и ясном ощущении Бога, зрении Его сердцем (а иногда и глазами). Поэтому ключевым для Церкви, как и для искусства, являлось причастие к подлинности и Небу того или иного фрагмента, строки и произведения.

Вот как пишет по этому поводу Честертон: «Многие разделяют поистине современное мнение: Гомера написал не Гомер, а кто-то другой, его тезка. Точно так же многие полагают, что Моисей – не Моисей, а кто-то другой, звавшийся Моисеем… Древний мир, создавший эти поэмы, верно хранил предание, традицию. Отец мог оставить поэму сыну, чтобы тот её кончил, как мог оставить возделанную землю. Возможно, “Илиаду” создал кто-то один; быть может – целая сотня людей. Но помните: тогда в этой сотне было больше единства, чем сейчас в одном человеке. Тогда город был как человек. Теперь человек – как город, объятый гражданской войною».

А Алексей Хомяков, обобщая опыт Церкви, говорит: «Если бы доказали, что Послание к римлянам принадлежит не апостолу Павлу, Церковь сказала бы: оно от меня». Этого достаточно. То есть люди, причастные к Духу и Небу, всегда узнают, в чём и где звучит живущий в них Дух Святой.

То же и с Шекспиром: если бы кто-то даже доказал невозможное, что Шекспир это кто-то другой, у нас были бы те же великие его сонеты и пьесы, в которых он проникает до самых глубин бытия, где происходит сокровенная встреча души и Бога и где молчанием выражают не меньше, чем словом.

И в этом – тайна. Ее знают лишь Бог и любящий Его человек.

Человек, живущий для себя и не радующий других, чаще всего недоволен, что Господь не управляет миром по его разумению…

Великое смирение перед Промыслом Божиим и благородное понимание того, что не всё случающееся доступно нашему пониманию, но всё всегда происходит по Его любви, возможны только лишь для великих душ и благородных сердец.

Уильям Шекспир в пьесе «Два знатных родича» так говорил об этом:

О чародеи вышние небес,
Что вы творите с нами! Мы ликуем
О том, что суждено нам потерять,
Скорбим о том, что будет нам на радость!
Мы дети перед вами! Благодарность
Примите же от нас и нам простите
Суждения о том, что выше нас!

Артем Перлик

Социальные комментарии Cackle