Несколько размышлений о культуре умирания и провожания в смерть

В этом эссе не будет богословских истин, догматических размышлений или поисков решений социальных проблем в сфере паллиативной медицины. Более того, тут вы не найдете четких ответов на вопросы, которые ставит перед нами смерть. Это только размышления смертного человека, который вновь столкнулся со смертью. Но, возможно, и они будут кому-то полезны и помогут найти свои собственные ответы на самый главный вопрос в жизни человека.

Размышление первое. Воспоминания

Дедушка крестился за несколько лет до смерти. Он уже тогда не выходил из дома, и Таинство происходило на дому. После этого дедушка в скором времени перестал вставать и еще три года лежал. А потом исповедался, причастился и через несколько часов, так и не разговевшись, тихо умер.

Все три года он молча переносил боль и стыд. Да, сейчас я понимаю, что для него, большого и сильного, невозможность самостоятельно добраться до туалета, умыться и побриться была унизительной. Тогда – не понимала. Он был очень нетребовательным больным, потом я имела возможность сравнить и понять. Его можно было на полдня свободно оставить одного, он не капризничал по поводу еды и даже стал меньше курить. А еще, принимая только анальгин и аспирин, он терпел сильные боли. И никогда не жаловался. Наверное, именно поэтому я оказалась не готова к его смерти. А вот он оказался готов умереть.

Вспоминаю одну женщину, умиравшую от рака. Из больницы на тот момент ее выписали домой на обезболивании. Понятное дело – умирать. Она знала, что лечение не помогло. Она знала, что операция ничего не дала. Она знала, что умирает. Но все равно спрашивала: «Доктор, а может быть, еще одну химию?» Потом говорила родным: «Но ведь разное бывает, а вдруг я выздоровею». С этим она и умерла. Ее родные были к этому готовы. А вот она нет.

После смерти дедушки бабушка сразу начала готовиться к тому, чтобы умереть. Вот уже больше десяти лет она каждый год выбирает новый платок, в котором завещает ее похоронить: «Нет, зеленый не хочу, а то буду я в гробу сама вся бледная лежать, да еще и платок зеленый». Впрочем, собрала она не только одежду «на смерть», еще она отложила деньги на похороны и памятник. И даже на больницу, если вдруг придется перед смертью лежать. Она может показаться скуповатой, но я знаю – просто она готовится и старается, чтобы у нас было как можно меньше хлопот.

А вот еще одна женщина, ее сын лежит в больнице с гангреной, ему чистят ногу, пытаются спасти. Он наркоман, гангрена началась после инъекции грязным шприцом. В больнице он не первый раз. Мать под палатой ждет, когда окончится перевязка, у нее остывают свежий куриный бульон и вареники с картошкой для сына. «Да хоть бы он уже сдох, что ли. Сколько ж можно? Все у нас с мужем вытянул, ладно б деньги, здоровья не осталось. В прошлый раз он упал, а потом лежал месяц. Мы пока его переворачивали-таскали, то я спину сорвала, отец сердце. Потом я еще мужа после инфаркта выхаживала. А ему все мало. Хоть бы сдох уже». Она постояла-помолчала и продолжила свою жалобу: «А сейчас ему каждый день рану вычищают, боли такие. Я сама медсестра, знаю, какие это боли. А он терпит. Ох, хоть бы только ногу не отрезали. Хоть бы сердце выдержало…» Но вот наконец-то ее пускают в палату к сыну. Она уходит, а у меня перед глазами другая мать.

«Жил бы только, хоть какой, но жил». Единственный сын, надежда и опора – наркоман. Что делать отцу и матери? Тянули, лечили в разных клиниках, за границей, ухаживали, выхаживали, проклинали, отказывались и снова лечили. А после рыдали над его гробом: «Хоть бы какой, но только б жил».

Безусловно, у каждого из нас есть свой опыт встречи со смертью близких. Иногда он страшнее, чем опыт собственной болезни, приводящий к мысли о том, что мы сами не бессмертны. И разговаривая с разными людьми, пытаясь суммировать их и свои переживания, я пришла к мысли о том, что у нас во многом утеряны культура умирания и проводов в смерть, утеряны давно и прочно.

Размышление второе. Чтение на ночь

«Главное мучение Ивана Ильича была ложь, – та, всеми почему-то признанная ложь, что он только болен, а не умирает, и что ему надо только быть спокойным и лечиться, и тогда что-то выйдет очень хорошее. Он же знал, что, что бы ни делали, ничего не выйдет, кроме еще более мучительных страданий и смерти. И его мучила эта ложь, мучило то, что не хотели признаться в том, что все знали и он знал. А хотели лгать над ним по случаю ужасного его положения и хотели и заставляли его самого принимать участие в этой лжи. Ложь, ложь эта, совершаемая над ним накануне его смерти, ложь долженствующая низвести этот страшный акт его смерти до уровня всех их визитов, гардин, осетрины к обеду… была ужасно мучительна для Ивана Ильича», – писал Лев Николаевич Толстой в одном из лучших, на мой взгляд, своих произведений. И с конца XIX века вряд ли что изменилось в лучшую сторону. Человек стал еще более одиноким – одиноким как в жизни, так и в смерти.

Впервые я прочитала «Смерть Ивана Ильича» в больнице, приходя в себя после пустячной в общем-то операции. С тех пор перечитывала ее не раз сама и давала читать умирающим и болеющим. И много-много раз книга становилась утешением и мне, и другим. То, что так страшно произнести вслух, говорили герои Толстого, даруя ясность и правду, которые, простите за каламбур, жизненно необходимы умирающему.

Размышление третье. В больничной палате

Хоспис – это место концентрации смерти и страданий. Впрочем, только ли хоспис? Онкология, детская реанимация, отделения хирургии для больных сахарным диабетом… Да мало ли таких мест на земле? Их объединяет одно: ожидание слов врача пациентами – вынесет приговор или даст надежду? Засыплет терминами, за которыми не разобрать реальности, переведет разговор на другую тему, уйдет от прямого ответа, напугает всеми возможными осложнениями или ответит правдиво, ясно и с сочувствием? Хотя можно ли требовать сочувствия от врача, у которого все пациенты умирают, потому что он врач в хосписе?

Сочувствию не учат в медицинских вузах, как и тому, как сказать человеку, что он скоро умрет. Поэтому нет страшнее места, чем больничная палата. И на самом деле не важно, удобна ли эта палата, есть ли обезболивание, продолжать ли поддерживающую терапию смертельно больным людям, гуманна ли и возможна ли эвтаназия, улыбается ли пациенту медсестра и многое другое, если не разрешен самый главный вопрос в жизни человека.

Размышление четвертое. В кругу близких

Ложь врача или вытягивание врачом денег из пациентов не так страшны, как ложь от близких. Да, смерть пугает родственников умирающего не меньше, чем его самого. Потому желание забыть, отгородиться совершенно естественно. Близкие тоже боятся самого главного вопроса, на который призван ответить каждый человек.

В итоге больного тешат ложными надеждами, или сбегают от его постели в повседневные заботы и повседневную жизнь, или не дают ему умереть, тратя огромные деньги на поддерживающие препараты, но не ради самого больного, а ради себя самих. Вообще очень часто все, что делают близкие, оказывается сделано ради них самих, а вовсе не ради умирающего.

Видела я, как лежачих больных моют только по причине, что вот придет врач или еще кто-то, мол, что они подумают, если у меня тут лежачий умирающий больной не мыт, не брит, не стрижен. Для беспомощного больного так страшно, что даже те крохи заботы, которые он получает, ему даются не по любви, а из мысли «а что люди скажут?».

И хоть все эти реакции родственников больных людей понятны, потому что неприятие смерти инстинктивно и нормально, но умирающему от этого не легче. Ведь каждый из нас нуждается хотя бы в маленьком кусочке тепла, в особенности, когда тьма сгущается и тени в комнате все плотней.

Размышление пятое. О главном вопросе в жизни человека, или Как я хочу умереть

Марианна Стокс. Девушка и смерть. 1908 г.

Так какой же главный вопрос в жизни человека?

Я умру? А есть ли смерть? А есть ли жизнь после смерти? Я бы сформулировала его иначе. Смерть сама по себе и есть вопрос, и мерило всего, и судья над всеми. Будучи самым непреложно очевидным событием, фактом бытия, с которым неминуемо столкнется каждый, она вместе с тем совершенно и полностью вытеснена из жизни человека на периферию. Огораживая кладбища, заключая умирающих в хосписы, страшась посмотреть в глаза болеющим близким, мы старательно прячемся от реальности: смерть неизбежна. Сегодня ли, завтра ли, но неизбежна.

Только осознав этот факт и приняв всю его серьезность, возможно научиться умирать и провожать в смерть. Только осознав, что смерть – это часть жизни, нормальная ее часть, можно принять и саму жизнь.

Когда я буду умирать, то не надо мне врать и говорить, что я поправлюсь.

Когда я буду умирать, то отнеситесь серьезно к моей смерти.

Когда я буду умирать, то не нужно прекращать жить другим и стесняться своей жизни, своего здоровья.

Когда я буду умирать, то хоть немного думайте обо мне, а не о том, как вам будет плохо без меня.

Когда я буду умирать, то не нужно длить мои страдания поддерживающим лечением, если и без того ясно, что я умру. Медицина творит чудеса, но мне и Божьих чудес хватит.

Когда я буду умирать, то просто говорите хоть иногда со мной. А если возьмете меня за руку, то я умру счастливой.

Александра Камская

Теги

Теги: 

Опубликовано: Mon, 12/03/2018 - 18:32

Статистика

Всего просмотров 855

Автор(ы) материала

Социальные комментарии Cackle