Быль.

На 8-м этаже плакали и причитали. Это умерла тетя Люба, жена добрейшего дяди Коли и мать голосившей по ней Наташи. С соседями прожили в одном доме 40 лет. За это время ушло поколение дедушек-бабушек, затем – наших родителей, и так исподволь и незаметно мы оказались на первом рубеже…

Тетя Люба умерла в канун Лазаревой субботы, когда Христос воскрешал 4-дневного Лазаря, который покоился «во гробе» – израильской скальной пещере, умащенный маслами и спеленатый погребальными тканями. Христос, любивший Лазаря, плакал о нем. Это первые слезы Христа, упоминаемые в Евангелии. И это первое воскресение Христом, возвращение к жизни уже начавшего разлагаться умершего человека. Знала ли об этом миловидная дочка,  причитавшая над умершей матерью? Бедный дядя Гриша забился в угол и тихо глотал слезы. А тетки Наташи держали ее за плечи и пытались успокоить.

Когда вынесли гроб к парадному и установили его на табуретках, собрались соседи и, очевидно, подруги и сотрудницы тети Любы по хлебозаводу, где в свое время она работала бухгалтером. Тело усопшей было укрыто цветами, бдительная сопровождающая из ритуальной службы командовала «шо куда и как»: «свечки потом в гроб, платочки можно взять на память, но не использовать по назначению», «табуреты перевернуть ножками вверх» («это чтоб отогнать сатану») и в дом «боронь боже не заносить, пока не похоронят». А тут еще «батюшка»-раскольник нарисовался – в соседнем квартале филаретовцы выбили себе местечко, где, помимо служб, священник поливает грязью «ворожу московську Церкву».

А когда после литии «отэць» предложил просить прощения у умершей, Наташа снова заголосила:

– Люди добрые, простите мою мамочку!

И было мучительно трудно слышать рвущуюся боль молодой женщины об ушедшей матери, захотелось поскорее уйти…

На следующее утро я возвращался домой с баллонами питьевой воды, которую набирал в бювете. Из опускавшегося лифта раздался громкий смех. «Во народ, – подумалось, – у людей горе, а они хохочут». Каково же было моё удивление, когда из открытых дверей вышла Наташа, дядя Гриша и несколько веселых лиц.

– О! – воскликнула Наташа хмельным голосом. – Первый мужчина навстречу, значит – повезет! А мы вот маме завтрак везем.

Я поздоровался за руку с бедным дядей Гришей, заметил, как осунулось, постарело его и без того худое лицо. Но он тоже почему-то улыбался. Очевидно, было утреннее похмельное  застолье  после вчерашних поминок и смех этот – нервное самоуспокоение и негласная произвольная договоренность делать вид, что «все хорошо» и можно даже пошутить…
Вспомнились похороны моего отца. Тогда лезвие смерти врезалось в душу, и я впервые ощутил ее леденящее дыхание. Но, что удивительно, вышедши на улицу, увидел людей и совершенно четко понял: все люди – братья, все от одного Адама и все мы – смертны, но бессмертны. И испытал какую-то новую любовь к этим незнакомым людям.

А потом был храм и одна панихида за другой, отпевание, кладбище. И снова храм. И так почти 40 дней подряд. И каждая служба преисполняла чувства, что отец жив, он здесь, он недалеко, он – у Бога. Ведь храм – Божий и отец здесь…

Потом ушла мама, а потом и трагически погибший 20-летний сын... Если бы не Церковь и не наша вера, если бы не Христос, воскресивший Лазаря, если бы не Его славное Воскресение, «смертию смерть поправшее», и слова: «Верующий в Меня, если и умрет, оживет, ибо Я воскрешу его в последний день», «У Бога мертвых нет, все живы» – я бы, возможно, тоже стенал у гроба и переворачивал табуретки вверх ножками против сатаны, а утром понес «завтрак на кладбище»…

Кто же поможет бедным родственникам избавиться от черной пустоты утраты? Очевидно, придется заглянуть к ним уже на Пасху с приветствием «Христос воскресе! Воистину воскресе!» и сказать: «И мы воскреснем, и наши мамы, Наташа!..»

Только сколько их нынче, рыдающих Наташ, по белому безбожному свету? Кто их излечит, кто прикроет?.. Ответ пришел строкой Ф. И. Тютчева: «Ты, риза чистая Христа…»

Сергей Герук