Мысли блуждали далеко от четких контуров модели. Насколько все просто и понятно в его сапожном деле, настолько все переверчено в его запутанной донельзя жизни.

Жил себе Армен в Тбилиси недалеко от Самгорского базара. Ничем особенным не выделялся. Мать, Гаяне, растившая его без отца, кое-как дотащила сына до конца школы и всё, надорвалась. Пришлось Армену самому карабкаться и срываться по скале, именуемой «успех», к его недостижимой заоблачной вершине.

Первым делом он освоил благословенное сапожное дело. Несколько поколений его предков только этим и занимались и жили вполне себе сносно. Но работа закройщика — штука непостоянная. То есть заказы, то нет. И следом Армен научился малярке и электрической части со всеми вывертами. Так, для подстраховки.

Вроде всё при нем, а достатка в доме нет. Из долга в долг перебивается. Еще мать болеет. А молодому парню и хозяйство вести, и деньги зарабатывать — всё никак в один флакон не слить. И решил Армен продать дедовский дом, на вырученные деньги купить однушку где-нибудь в спальном районе, а на разницу сапожный цех открыть и сесть там хозяином.

Где-то внутри кошки разрывали сердце острыми, как бритва, когтями и мяучили в мозг: «Не продавай!».

Дедовский дом, точнее хибарка начала двадцатого века, давно нуждался в ремонте. Рассохшиеся рамы пропускали ветер, а в неделю Сурб-Саркиса, когда все семь дней в Тбилиси испокон века ураган, дребезжали склеенными скотчем стеклами так надрывно, что перекрывали орущий телевизор. Вдобавок крыша при июньских ливнях текла, как хорошее решето, и надо было постоянно менять расставленные тут и там тазики — выносить набиравшуюся воду. Некрашеные дощатые полы местами превратились в труху, и их тоже надо было менять. Но денег вечно не хватало.

Зато был при этом убожестве клочок земли размером 5 на 6 метров, с зеленой буйной травой — сорняком, разлапистым кустом сирени и старым, толстым инжиром в компании со старушкой тутой.

В апреле на Пасху распустившаяся сирень у окна радовала глаз и заполняла весь дом своим благоуханием. Следом поспевала черная, размером с мизинец, тута. Армен рвал её, пачкая пальцы в липком темно-красном соке, ел горстями или с бутербродом вместо завтрака. Это и были минуты блаженства в его сумасшедшей, безалаберной жизни.

И все же Армен продал этот кусочек своего детства и сделал, как решил, — перебрался в коробку новостройки на последний, двенадцатый, этаж. Зато открыл-таки цех в полуподвале на трех человек сапожников и сам сел «во главе бизнеса».

Сапожники, его же друзья-ровесники, выражали ему уважение. На перерыве подносили ему чашечку кофе чуть побольше наперстка с отбитой ручкой.

— Это тебе, хозяин-джан.

Армен пил мелкими глотками дар субординации и потом снова брался шить очередную заготовку наравне с остальными.

«Женитьба – дело серьезное, тут всё учесть надо: и внешность, и генетику, и характер»

Немного раскрутившись, он обставился техникой в кредит и уже подумывал о женитьбе, присматривая девушку из приличной семьи. Выискивал себе подстать – невысокую, с длинными черными волосами, хорошую хозяйку и, конечно, чтоб дурного про нее не болтали соседи. Потому как женитьба – дело серьезное, тут всё учесть надо: и внешность, и генетику, и характер. Чтоб будущая жена его мать уважала и не выносила мозг своими капризами: «Хочу то, купи это». Всякие там разведенки к рассмотрению не принимались, а уж с ребенком – тем более.

Но война 2008 года смешала все планы. Доллар подскочил, товар никто не брал, и за полгода Армен попал в такие долги, что пришлось всё продать и перейти на съемную квартиру. Помыкался еще год — полный тупик. И решил рвануть на Украину. Знакомые сапожники клялись, что с работой там — завались, раскрутиться — раз плюнуть.

Армен с матерью осел в Днепропетровске. С работой, вроде, на новом месте было нормально, но мать стала болеть с удвоенной силой, никак не могла акклиматизироваться. Да еще и склероз прибавился. Запахался бедный парень. Не знает, на работу бежать или мать караулить, чтоб пожар не устроила в чужой квартире. Соседку Надю еле умолил приглядывать.

У Нади своих проблем выше головы — трое детей от двух мужей нервы треплют ежеминутно. Но все ж сжалилась, стала заходить и контролировать ситуацию. Потом сама предложила борщ приготовить, как-то кусок сала на пробу занесла. Словом, по-соседски общались, вполне культурно, в порядке интернациональной солидарности трудящихся. Армен от любой помощи был в восторге. Так незаметно подружились. Дальше — дело обычное. Не успел Армен моргнуть — его перед фактом поставили:

— Я беременная, что делать будем?

— Рожать, конечно! — воскликнул Армен. — Там дальше разберемся. Мне ведь сороковник скоро.

Особо он в тот момент не думал. Женитьбу он себе по-другому представлял, а тут так всё закрутилось-завертелось, что все титулы и реверансы, кольца, загсы и прочее сами собой на туманное будущее отошли.

В итоге Надя перебралась к Армену в комнатушку насовсем. Еще хорошо, что теща, Анна Мироновна, героическая женщина, тех троих сама решила растить, лишь бы дочь свою жизнь устроила. Но дети есть дети. Целый день двери туда-сюда хлопают: то они к Наде, то Надя к ним.

Потом Кристина родилась. Армен одурел от радости. Дочка — это вам не айфон подержанный с рук выгодно купить! Это новый этап в жизни начался.

Только тут обнаружилась какая-то черная финансовая дыра. Сколько бы ни зарабатывал Армен, семья прочно сидела в долгах. Часть продуктов Надя неизменно несла в дверь напротив — своим детям. Сказать «нет» у Армена не поворачивался язык. Мать есть мать. Хотя к пасынкам относился довольно прохладно. Это ж не его дети. Кристина – другой колор! Ради нее надо было рваться на части и пахать без выходных.

Надя его более-менее устраивала. Внешность у нее типично здешняя – волосы жидкие, белесые, нос вздернутый, глаза серые, маленькие. Не такую жену Армен себе планировал. Как хозяйка Надя тоже не очень — дальше супа и окрошки никак не может развиться, но зато с матерью его уважительно, на «Вы» общается и всячески ухаживает. Короче, теперь поздно пить боржоми и оценивать, что и как не совпало с недавними планами. Главное, дочка получилась первый сорт – глаза огромные, зеленые, волосы отцовские, как вороново крыло, синевой отливают, и умница-разумница.

В кармане в унисон с мыслями запиликал мобильник. Надин голос кричал в трубку:

— Армен, умоляю, брось всё и беги к Остапу в школу. Кого-то он опять набил, и директор икру мечет — родителей требует. А я тут Кристинку никак укачать не могу.

Остапу, Надиному старшему, 10 лет. А проблем от него на все 16 с хвостиком. Драчливый и неспокойный. В школе постоянно на него жалуются: не так сел, не так сказал, кому-то фингал поставил.

Кое-как Армен успокоил Надю и пошел с тяжелым сердцем к начальству.

Начальство здесь, на Украине, не тем будь помянуто, изначально тяжелые люди, не любят в положение входить. В Тбилиси люди намного сговорчивее. Но иди, сравнивай несравнимое.

Армен постучал к своему главному — Тарасу Петровичу. Кратко с порога доложил причину отлучки. И встретил на себе тяжелый взгляд из-под бровей.

— На прошлой неделе ты день пропустил, что-то с дочкой было. Сейчас сын что-то накуролесил. А у нас заказ срочный. Так не работают.

Армен попытался напомнить, что дети не его, а жены. Петрович только отмахнулся.

— Какая разница! В школу-то ты бежишь, не она. Чем ты думал, когда женился на бабе с тройным прицепом? Наши хлопцы умные — никто на нее не клюнул.

— Я отработаю, — ныл Армен. — Домой работу возьму…

— Иди, но смотри, у меня терпец на твои прогулы может лопнуть. Если шо, ищи себе другой цех.

Армен поблагодарил и, закрывая дверь, услышал диагноз в свой адрес:

— Выгнал бы к черту этого чурку, да очень уж закройщик хороший.

Решил не зацикливаться и помчался в школу. Начальство, оно ж всегда право. Не поспоришь.

По дороге думал, как вести себя с директором. В прошлый раз они расстались нехорошо. Остап там, конечно, всех достал.

На этот раз директриса, грудастая дама с величественным начесом пепельных волос, была мегера мегерой. Даже не здороваясь, увидев Армена, сразу перешла в атаку:

— Я ничего не хочу слышать! Подыскивайте другую школу вашему уголовнику! Здесь вам не Кавказ!

— Но сейчас середина года, — начал выкручиваться Армен. — Дайте парню доучиться. И при чем тут Кавказ? Я ему не отец.

— В экстренных случаях переводят и так, — отрезала директриса, сверкая стеклами очков. — У меня свои люди в министерстве. Лишь бы убрать этого вашего Остапа из моей школы. А ваши родственные связи меня не интересуют. Всё, не задерживаю!

И уткнулась в свои бумаги, всем своим видом показывая конец аудиенции.

Армен еще попытался нажать на нежные струны женского сердца, но таковых у директрисы не оказалось.

Вышел расстроенный во двор. Вот не было печали Наде — срочно новую школу для старшего балбеса теперь ищи.

Уже наметил себе ехать на работу, как увидел во дворе драку. Пятеро мальчишек колошматили какого-то задохлика. Кинулся разнять и узнал в ревущем пацаненке Надиного младшего — Дениску.

Вот тоже головная боль. Надя рассказывала, что родила его недоношенным. А её тогдашний муж Валерка не растерялся и предлагал по пьяни мальчишку на органы сдать. Потому и поперла его Надя. Настрадалась она, конечно, с этим ребенком. Он и теперь, как ни крути, все равно отстает по всем параметрам. Болеет часто и сам какой-то с поздним зажиганием.

Пока возился с Дениской, водил в туалет смывать слезы и сопли, успокаивал и разбирался с его обидчиками – время вышло. На работу возвращаться смысла не было.

Пошел с мелким домой, стараясь не думать о том, что скажет Петровичу завтра.

«Мечта – великое дело. Она душу греет и дает силы плыть дальше»

Чтоб не париться о грустном, стал думать о приятном. Вот, есть у него заначка. Даже Наде об этом ни гугу. А то опять спустит деньги в хозяйство, в свои бесконечные гречки-геркулесы. Еще малость добавить надо, и можно на Новый год смотаться в Тбилиси. Родню повидать, с ребятами прогуляться, поесть любимое сациви с горячим шотис-пури (1), который печет их сосед в своем тоне (2).  Словом, отдохнуть душой. Мечта – великое дело. Она душу греет и дает силы плыть дальше.

Дома Надя уже ждала его с обедом. Пока ел, не беспокоила. Потом все же сказала неприятную новость.

— Твоя мама пошла гулять и сумку потеряла. С документами. Уж мы бегали, искали. Не нашли.

Армену стало дурно. Что за день такой гнилой выдался. Чтобы матери паспорт восстановить, надо в Киев ехать, в грузинское посольство. Целая хатабала (3). Значит, застрял он здесь прочно и надолго.

Полез в карман за сигаретами, а пачка пустая. Пошел в магазин. Во дворе известная картина. У подъезда хрущевки бабульки, как приклеенные, сидят, всем проходящим кости моют. Его тоже проводили, потом сзади как печать поставили:

— Надькин хахаль пошел….

— Яки страшненьки нис, ты глянь, Галя. Горбыль, а не нис. А очи скаженые…. Не наша порода.

— Зато сумки хорошо домой тягает… Чижолые… Все ж повезло Надьке.

Армен поздоровался и ходу от них. Хотя обидно, конечно. Очень он по тбилисским меркам симпатичный и видный, а здесь, в Днепре, всё-то в нем не так.

Смотрит, у карусели девчонки тусуются. Среди них Таня – Надина средняя.

Из троих пасынков Армен больше всех любил эту белоголовую девчушку. Все же девочки — это совсем другой компот. Остап, например, ершистый и хамоватый, Дениска затюканный какой-то – вечно рот раскрыт и носом шмыгает. А Таня — ласкунчик. Две светлые косички по бокам, глаза веселые и ума палата. Смотришь на нее и любуешься. Насколько все на месте.

Позвал её с собой – пройтись до магазина. Сразу подсек наметанным глазом, что-то Танюшка куксится.

— Обидел, что ли, кто? – спросил для порядка.

— Не…. наш класс на экскурсию едет. А у мамы денег нет. Как и в прошлый раз. Все поехали, а я нет.

— А тебе хочется?

— Очень… – еле слышно.

Таня подняла на Армена свои голубые глазищи. А в них, как талая вода весной на стекле, – слезы.

У Армена перехватило горло спазмом. Скрипнул зубами, нагнулся и резко прижал к себе девочку.

— Поедешь ты на экскурсию! Всем назло! Один раз живем!

Так и решил сходу – дать Танюшке свою заначку. Пусть хоть у нее мечта исполнится, раз у Армена полный швах.

И как озарение в мозгах наступило. Не собирался он быть отцом Надиным детям, а вон всё как повернулось. Не выходит больше как сосед жить и издали наблюдать. Оно и к лучшему. Быть отцом не каждому дано. А раз уж быть, то на всю катушку. Без заначек и оглядок назад. По-другому никак!

И встал другим человеком.

Примечание.

1. Длинный хлеб, который пекут в цилиндрической печи, прикрепляя на стенки изнутри.

2. Цилиндрическая печь из кирпичей.

3. Длительное дело, переполох.

Мария Сараджишвили

Православие.Fm