Православие.Fm

Из цикла «Кухонные монологи».

Выходим мы, значит, с Важенькой из аэропорта, а божечки ж мои, нас встречает толпа мужиков! Человек 30-40! И ни одной женщины. Все, как выясняется, родственники. Хиба ж, думаю, никого дома не оставили. Все сюда приперли — не поленилися. Уже шок у меня.

Сели мы в машины, поехали. Смотрю по сторонам. Мама родная, как Тбилиси миновали, шо за запустение и убожество. То ли дело у нас в Луганске.

Моя двоюродная сестра Ленка меня предупреждала: «Не едь, Оксана, в Грузию. Умоляю, не едь! Я вишь в какую лужу села».

— А с ней что случилось?

— Она тоже в грузина влюбилася. У нас на базаре познакомились. Ухаживать стал. Туда-сюда. Ну, сама знаешь, как бывает. Стали вместе жить.

Потом сказал, что у него жена и ребенок во время родов померли. А русские бабы ж знаешь, какие жалостливые. Ах, ох, жена умерла! Да ты мой хороший, бедный-разнесчастный.

Стала, короче, она на него деньги тратить, ублажать. Тоже делать нечего было.

А потом случайно выяснилось, что у него в Грузии жена и двое детей. Живы-здоровы. И он им деньги высылает.

От жеж Ленка потом его матом крыла, успокоиться не могла. Такое набрехать! Живых людей своим поганым языком в землю закопать!

Потом, конечно, выгнала его. А мне предупрежденье делала: «Не связывайся с этим Важей! Все они одинаковые!».

А я ее и слушать не хотела. Шо Ленка в моих делах смыслит? У нас же любовь! Мы уже и так два года живем — все нормально.

И я сама дала Важе свою родительскую трехкомнатную квартиру с пристройкой и мебелью продать и сюда с моей дочкой поехала. Он мне еще наобещал с три короба. Мы, мол, в Грузию только перекантоваться и его родителей-стариков повидать, а потом в какую-нибудь другую страну на постоянку.

Так он мне, по крайней мере, пел, соловьем заливался.

Приехали мы в итоге в его мегрельскую деревню. И шо ж я бачу? Сарай какой-то. Крыша, рамы — выкрасить и выбросить. У меня, значит, обратный шок. Ты пальцы-то загибай, считай, какой по счету удар для меня.

«Обнялись мы с дочкой наедине, сидим плачем. Куда мы попали?..»

Зашли в дом. Там картина маслом. 50-ые годы советской власти. А мужики эти сопровождающие за нами валят. Стол большой, смотрю, уже накрыт. Женщины на подхвате суетятся и ни одна за него не садится. Идите, говорят, к столу отметить приезд. А я уставшая, ног под собой не чую. Чуть не послала их в сердцах. Идите, мол, лесом, какие гулянки. И спать пошла. Обнялись мы с дочкой наедине, сидим плачем. Куда мы попали?..

На другой день свекровь мне претензию высказывает. Щеки надула, как хомяк, и бубнит:

— Ай-яй, Оксана, рази так можна? Что люди скажут.

— Да мне плевать, говорю, что скажут. Раз у них столько мозгов нет, чтоб понять, что человек с дороги отдохнуть должен.

Короче, стали мы жить в этой лачуге. Пошла я сразу купила приличную мебель и технику. Не сидеть же как бомжи.

Через день, смотрю, праздник какой-то. Свекровь и золовка опять пир на весь мир устроили. Опять, значит, полдеревни явилося и нас с мужем зовут. И мне, прикинь, в уголку на женский стол указывают. Иди не выругайся. Я ж не корова и не жираф, чтоб вот так вот отделять.

Не знаю, говорю, я эти ваши законы и знать не хочу. Не в Африке живем.

И пошла села посередке рядом с Важей.

Мужики переглядываются, Важа краснеет, бледнеет.

Но мне до фени. Сижу и в тарелку себе голубцов, или как их там, накладываю. Как себя в этой жизни поставишь, так и будет.

А есть не смогла, очень уж острое.

Вышла потом до речки, сижу и плачу. Знать бы наперед, что так все повернется…

Прошел так месяц или около того.

Слышу как-то: паника, шум. Свекровь говорит: соседскую девчонку украли. У меня глаза на лоб. Какой век на дворе? Как украли?

Смотрю, опять толпа родни собралась и пошли куда-то перетирать дела. Важа мне переводит, что к чему. А у меня все бурлит. Как так-то?

Ладно, и это проехали. Что мне чужие проблемы, когда дома своя кутерьма.

Я готовлю и вежливо так спрашиваю:

— Мама, вы борщ будете?

А свекровь носом крутит.

— Я борщ не ем.

Зачем, спрашивается. У меня борщ знатный, наваристый, с галушками. Важенька три тарелки за раз выхлебывает. И свекр тоже не кочевряжится.

Обратно вежливость проявляю:

— Мамо, а салату вам положить?

Эта кукла опять с капризами:

— Я его по-другому делаю.

Приходится мне салат по разным мискам резать.

А тут еще Важа на меня стал наезжать, чего раньше никогда не было.

Чуть что, сторону своей мамочки берет, когда я права на все сто. Нервы мои трепет. Ему, оказывается, надо показать, что мама его тут главный министр младшего дворника. (У меня с первой свекровью таких приключений не было. Галя свойская была, в наши дела нос не сувала. Да и жили мы с первым мужем отдельно, а не как здесь — одним колхозом, только через стенку.)

Словом, каждый день у нас дым коромыслом. Еще и золовка тявкает. Масла в огонь подливает. Хоть бы кто эту дуру замуж взял. Так нет же, на мое счастье.

И еще, знаешь, затуркали они меня вдвоем за сигареты. У нас, мол, женщины не курят. А мне шо делать, когда я курю с 15 лет? У нас все так, и никто с ума не сходит. А потом заметила. Здесь бабы, знаешь, какие? Курят потихоньку. А на людях они… слово такое… дай Бог памяти… ааа, вспомнила — «патиосани» (1).

И еще, чудно мне. Тут знаешь, много баб в возрасте незамужние и совсем одни остаются. У нас, когда за 35 перевалит, многие рожают для себя и люди это не осуждают. А тут… Мама родная, средневековье.

Пыталась я тут и язык учить… Самоучитель грузинский купила. Полистала. Тык-мык. Никак. Я дома и украинский одолеть чисто не могла, а здеся только звуки одни чего стоят. Невозможное дело.

В деревне по-русски почти никто не говорит. Общаться мне не с кем. Скукотища….

— Уезжать, значит, придется, раз так все грустно?

— Куда в смысле уезжать? Ты шо? Проблем да, много. Но где ж их нет. Но у нас же любовь. И потом, я тебе сказать забыла: Важа-то мой — инвалид. Ему на абхазской войне руку и ногу оторвало. Как такого бросить? Шо я, без сердца, шо ль? Не, назад пути нет. И разговору быть не может.

Мария Сараджишвили

Православие.Fm