Светотень и свет души

Православие.Fm

Вечная тема. Борьба света и тьмы, Бога и диавола, серой безысходности и светлой радости, приземленного и возвышенного… В разные эпохи в разных стилях и направлениях искусства эта тема выражалась по-разному. В современном депрессивном обществе реализм зачастую подразумевает «оставление иллюзий и пустых фантазий», стремление вытащить на поверхность всё самое неприглядное, как бы давая понять, какова действительность. Но так ли это на самом деле?

Обратимся за ответом на этот вопрос к самым ранним и самым признанным мастерам реализма. Таким, как Рембрандт. Так уж вышло, что мне в данный момент оказалась близка его картина «Артаксеркс, Аман и Эсфирь». Она красива. В ней интересный женский образ. Она наводит на размышления. И это, наверное, неслучайно, ведь написана эта картина в начале последнего, зрелого периода творчества Рембрандта.

Библейский сюжет. Жена персидского царя Артаксеркса, иудейка Эсфирь, по указанию своего отца разоблачает перед царем его любимца, придворного Амана, который из зависти убедил Артаксеркса истребить евреев.

  1. И пришел царь с Аманом пировать у Есфири царицы.

  2. И сказал царь Есфири также и в этот второй день во время пира: какое желание твое, царица Есфирь? оно будет удовлетворено; и какая просьба твоя? хотя бы до полуцарства, она будет исполнена.

  3. И отвечала царица Есфирь и сказала: если я нашла благоволение в очах твоих, царь, и если царю благоугодно, то да будут дарованы мне жизнь моя, по желанию моему, и народ мой, по просьбе моей!

  4. Ибо проданы мы, я и народ мой, на истребление, убиение и погибель. Если бы мы проданы были в рабы и рабыни, я молчала бы, хотя враг не вознаградил бы ущерба царя.

  5. И отвечал царь Артаксеркс и сказал царице Есфири: кто это такой, и где тот, который отважился в сердце своем сделать так?

  6. И сказала Есфирь: враг и неприятель – этот злобный Аман! И Аман затрепетал пред царем и царицею.

  7. И царь встал во гневе своем с пира и пошел в сад при дворце; Аман же остался умолять о жизни своей царицу Есфирь, ибо видел, что определена ему злая участь от царя.

  8. Когда царь возвратился из сада при дворце в дом пира, Аман был припавшим к ложу, на котором находилась Есфирь. И сказал царь: даже и насиловать царицу хочет в доме у меня! Слово вышло из уст царя, – и накрыли лице Аману.

  9. И сказал Харбона, один из евнухов при царе: вот и дерево, которое приготовил Аман для Мардохея, говорившего доброе для царя, стоит у дома Амана, вышиною в пятьдесят локтей. И сказал царь: повесьте его на нем.

  10. И повесили Амана на дереве, которое он приготовил для Мардохея. И гнев царя утих.

Посмотрим на Эсфирь. Красивая, в роскошных царских одеяниях, текстура дорогих тканей и камней заставляет любоваться ею. Но в позе нет неестественной театральности, свойственной барокко. Эсфирь реальна. Она напряжена. Страшно ли ей? Конечно, страшно. А вдруг царственный супруг примет совсем не ее сторону? Что, если скажет: «Молчи, женщина, как ты смеешь указывать мне, мужу и царю!»? И чем это ей может грозить? Отвержением, немилостью от любимого человека, а то и изгнанием или даже казнью? Не будем забывать о нравах и положении женщины в ветхозаветную эпоху. Да и как нанести удар после таких проявлений любви и благосклонности, готовности дать ей «хотя бы до полуцарства», «только пожелай – всё тебе подарю»? Какая женщина устоит перед такими словами и захочет неосторожной речью это отношение испортить, перечеркнуть? Даже просто почувствовать себя неблагодарной: «Он ко мне со всей душой, а я…» А что если он просто не поверит ее словам: ну мало ли что глупышке в голову придет. И свершится его рукой злодеяние, которое погубит не только невиновных людей, но и его самого, любимого мужа, пошедшего против Бога и выбравшего сторону тьмы. Спасти во что бы то ни стало. Не предать не просто своего отца и свой народ, а Бога – Отца Небесного. Даже ценой собственной жизни. Эсфирь в этот момент жертвует собой. Ее тонкие руки не просто подняты в указывающем на предателя жесте – пальцы напряжены, это состояние, когда руки живут отдельной жизнью и выдают переживания того, кому они принадлежат. И та самая светотень. Действующие лица выделены светом из темноты. Взор сразу выхватывает главное. Хрупкая фигура Эсфири – самая светлая, даже нет, не так – горящая. Мерцание тканей и драгоценных камней ее наряда, этот свет, это сияние словно исходит изнутри – как жертвенный огонь. Только что окончила она свою обличительную речь и теперь вся замерла, со страхом ждет реакции мужа… Когда вглядываешься в картину, кажется, осязаема пронизывающая ее нервная дрожь.

А что же Артаксеркс? Взгляд направлен внутрь, и в нем не меньшее напряжение. Рука, сжимающая скипетр, выдает и его внутреннюю бурю эмоций. Еще миг – и он поднимется и выйдет вон, в сад, чтобы унять эту бурю. Иначе она вот-вот вырвется и обрушится… на кого? Рембрандт дает ответ. Свет выхватывает из темноты и фигуру царя. Как и Эсфири. Они – вместе. Они – одно целое. Они – супруги. Царь верит жене, и он на ее стороне. Это отношение между супругами – равное и доверительное – христианское.

А вот на фигуру Амана не падает такой свет, как на Артаксеркса и Эсфирь. Он как бы в тени, вполоборота. Композиционно картина перекликается с темой Тайной Вечери, где похожим образом изображается фигура Иуды. И еще одна символическая отсылка к Новому Завету (а, как известно, Ветхий Завет – это символ, прообраз Нового): виноградная гроздь перед Эсфирью – символ Христа, Чаши, жертвы, страдания и искупления. А перед Аманом лежит яблоко – символ грехопадения. Аман уже понял, какая участь его ждет и на кого справедливо обрушится царский гнев, и сжался, сгорбился, застыл в раболепной позе. Через мгновение он будет умолять ее, хрупкую Эсфирь, о пощаде. Все действующие лица картины реальны. Они такие, какие есть. Эсфирь боится, Артаксеркс гневается, оба плохо скрывают истинные чувства. В духе реализма. Но мы видим Божественный Свет их души, и он тоже реален.

«Мы видим не красоту тела, а красоту души или же ее преображение в тот момент, когда ее касается Божественный Свет»

Когда-то Рембрандт стал последователем Караваджо – художника, который пошел вразрез с возникшим тогда же академизмом с его эстетической вычурностью живописи «для избранных», «для бомонда» и изображал чаще не красоту внешнюю, а внутренние эмоции и переживания души, из-за чего был для многих современников персоной нон грата. Это он, Караваджо, стал использовать этот художественный прием – выхватить главное в картине с помощью контрастного света. Темный фон, чернота – реалии мира. Свет – душа человека, замысел о ней и действие в ней Бога. В картинах, в том числе с библейскими сюжетами, изображались не воспринятые от античности собирательные образы идеальных людей, здоровых, сильных, красивых, аристократичных. Это обычные люди, не всегда красивые, не всегда здоровые, не всегда сильные, такие, какие есть, – те самые, ради кого и пришел Христос в мир. Со всеми несовершенствами. С бурей эмоций и чувств. И мы видим не красоту тела, а красоту души или же ее преображение в тот момент, когда ее касается Божественный Свет. Этот эффект и достигается при помощи светотени, противопоставления света и тьмы.

Понятно, что такие картины не нравились заказчикам, они оскорбляли их тонкие эстетические чувства. Как же так? Апостолы, изображенные не как совершенные античные полубоги-полугерои, а как простые люди, в бедной, грязной и рваной одежде, у которых могут быть совсем не эстетичные болезни и не самые благородные чувства и мысли (они ведь еще не достигли святости), и именно их, вот таких, призвал Христос. И мы видим это преображение души Матфея у Караваджо («Призвание апостола Матфея»), видим изливающийся на него Свет, ворвавшийся в мрачную комнату, где сидят мытари, видим в нем сознание собственного недостоинства и удивление, когда он указывает на себя, как бы вопрошая: «Неужели меня Ты призываешь следовать за Тобой?», – и бурю эмоций у апостола Фомы, который видит раны Христа, как у Караваджо, так и у Рембрандта («Неверие апостола Фомы»).

Освещение не всегда может изображать свет души и Божественный Свет. Например, на картине «Мученичество святого Матфея» у Караваджо ярче всех освещен убийца апостола. Но этот свет другой – драматичный, резкий, как всполохи пламени. Здесь светотень призвана выхватить главное в картине, передать эмоциональный настрой и выразить битву света и тьмы.

В позднем творчестве Рембрандта (а к этому периоду относится и «Эсфирь», и «Возвращение блудного сына», и другие работы) мягкий свет – именно свет души, замысла Божьего о каждом человеке. В этом контексте темный фон, несмотря на мрачность, не оставляет ощущения безысходности, это совсем не «реализм отчаяния», характерный для многих произведений живописи, литературы и киноискусства нашей современности. Есть свет. Есть надежда. Есть внутренняя красота и возвышенность. Есть стремление к Богу. А значит, Свет победит. У меня возникает ассоциация с ранними реалистическими рассказами писателя совсем из другой эпохи – Александра Грина, – в которых в мрачную реальность врывается что-то, быть может незначительное для большинства, но освещающее чей-то мрак тем самым внутренним светом: «Серенький рассветный дождь царапал окно, тихо струилась, подымаясь и опускаясь, телеграфная проволока. На целый день у большого, бессонного человека явилась, рожденная счастливой случайностью, маленькая вера – вера в силу искренности» (Александр Грин «Рука»).

Юлия Шекало-Ду

Православие.Fm

Теги

Опубликовано: чт, 07/09/2017 - 21:17

Статистика

Всего просмотров 178

Автор(ы) материала

Социальные комментарии Cackle