Вода Живая

По статистике, лишь 5% бездомных возвращаются к нормальной жизни. Большинству сложно отказаться от почти неограниченной свободы, праздности и возможности выпить когда угодно. Мы поговорили с человеком, который сумел выбраться из порочного круга.

Безотцовщина на улице

— Александр, расскажите для начала, как получилось, что вы оказались на улице?

— Я родился в Сургуте Тюменской области. Рос безотцовщиной. Воспитывала меня мать, простая служащая. Она выпивала, и сам я тоже начал выпивать с 14 лет. Никаких интересов у меня не было, ни к чему конкретному меня не тянуло. Пошел учиться в ПТУ на краснодеревщика, но оттуда меня выгнали за пьянку и прогулы. Здесь оказался благодаря армии: служил в Гатчине в войсках связи. Как дембельнулся, решил остаться в Петербурге. Родился сын. Получил прописку, всё вроде было хорошо. Даже устроился водителем трамвая. Но любил поддать, выпить любил. Любой праздник с алкоголем. Любой. Однажды супруге это надоело, и она меня выгнала. В свои 22 года я оказался на улице. Я почувствовал, что могу выпить, не оглядываясь ни на кого. Алкоголь, свобода, всё как я хотел. Документы у меня тогда были, но стимул устраивать свою жизнь отсутствовал напрочь.

— А не было страшно проводить первые ночи на улице?

— Страшно не было. А первый опыт даже заинтересовал. Я стал просить у прохожих денег, давил на жалость. Кто-то накормит, кто-то и денег даст. Зачем работать? Сейчас я понимаю, что самое страшное в этой ситуации, что я оставил ребенка. Никак не участвовал в его воспитании, сам оборвал связь с ним. Сыну сейчас 20 лет. Мне 42 года.

— Вы не пытались обращаться в ночлежки?

— Самая знаменитая в городе ночлежка — на Боровой, 112. Есть ночлежка «Армии спасения». Я прихожу, говорю им: «Пустите ночевать». А мне в ответ: предъявите справку, что прошли «прожарку», и тогда мы вас пустим. Есть ночлежка в Невском районе. Там оказалось то же самое, плюс еще документ о том, что не болен СПИДом, попросили. Я говорю: «Мне сейчас, в данный момент, спать негде». Короче, в эти службы я больше не обращался. Ночевал где придется. Вел беспорядочную половую жизнь. Если везло, прибивался к женщинам — я же очень хитрый стал — с одной сходился, потом с другой. Там ночевал, там у них и ел. Еще дети появились. Но заразился ВИЧ, мне в Боткинской больнице диагноз поставили. Помню, как было страшно. Сейчас уже восемь лет состою на учете, принимаю терапию.

— Кстати, а по вашим наблюдениям, много на улице людей, ставших жертвами мошенничества?

— Попадались такие. У одного знакомого отжали трехкомнатную квартиру на Невском. И куда ему идти? Сказали, что если попробует брыкаться, найдут и убьют.

Быт бездомного: заработок и ночлег

— А куда вы шли, когда подруг не находилось?

— На Сенной площади стрелял деньги, аскал (от англ. ask, «просить». — Прим. ред.), что называется. Бывало, соберется компания человек 10–15, стоим, выпиваем. Причем были среди нас и домашние ребята. Но все разные, часто ссорились, случались драки, доходило чуть ли не до поножовщины. Начал по карманам лазить, воровал. Украдешь телефон — и тут же продашь на Сенной площади. На нормальный алкоголь денег не всегда хватало. Но в любом пункте приема металла или бутылок из-под полы всегда продается технический спирт. Есть такая настойка «Боярышник» — её тоже пили. Не брезговал «Льдинкой», «Снежинкой», стеклоочистителями.

— Сколько можно денег собрать за день при надлежащем усердии?

— За день — 500–600 рублей. Подходишь к человеку, говоришь: выручай, братуха, на пиво не хватает. Мол, я не вру тебе, на выпивку собираю. Кто-то дает, а кто-то и посылает. Бывает, отведут в кафе, накормят. Были такие, что предлагали отвезти в гостиницу: «Отоспись, отмойся, надо с улицы уходить тебе, я и сам раньше таким же был, поверь». А иногда останавливались дорогие машины, но я их боялся, слышал, что могут забрать в рабство.

Многие клянчат якобы на билеты. Но это всё вранье, конечно. Сам я сидел на Невском с животными, просил денег им на корм: собака сама ко мне прибилась, а котенка с крысой я где-то раздобыл. Десять минут — 500 рублей. Убегал, чтобы полиция не задержала. Если поймают — почки отобьют.

— А ночевали где?

— В припаркованных машинах отечественного производства. Их довольно просто вскрыть. Меня один человек научил. Стоит такой «подснежник», никому до него ведь дела нет. Забираешься, ночь можно переждать. На чердаках можно ночевать, особенно в старых домах в центре. В подвалах. Но там тоже надо быть острожным: спортсмены-любители ищут себе по подвалам жертв — для отработки ударов.

Втроем-вчетвером можно от-крыть любую дверь с домофоном: сила магнитного притяжения там примерно 250 кг, надо просто как следует потянуть за ручку. Пускали к себе в вагончик строители. Бесплатно, конечно, что с меня взять. В электричках дальнего следования: до Любани, например, пока четыре часа едешь, можно поспать, а контролеры к тебе и не подходят. Летом проще — любой кустик твой домик. Но мне повезло, что у меня нашли ВИЧ. Это меня спасло. Стал часто лежать по больницам. Хотя до этого тоже ложился, обманывал врачей. Говорил, что болит живот. Они-то всё видели, но держали — а куда мне идти. Хорошая больница для ВИЧ-инфицированных на Бумажной улице, я один раз лежал там почти четыре месяца. Доктора хорошие были, не стану называть их имена и фамилии — вдруг уволят.

— Говорят, что бездомные часто ночуют на вокзалах. Сейчас, по-моему, их оттуда прогоняют. Или это не так?

— Я сам ночевал на Московском вокзале не раз, могу с закрытыми глазами его обойти. Гонять не гоняют, но уток подсадных много. Вроде бездомный, а на самом деле — оперуполномоченный. Ищут, нет ли среди нас людей с «хвостами». Раз мы с парнями соображали на бутылку, разговаривали ни о чем, спустились в багажное отделение, а один возьми да и достань удостоверение: «Пройдемте». Меня пробили по базе и отпустили. А с парнями не знаю, что стало, они залетные были.

— Ходят слухи и о целых поселениях бомжей на свалках. Вы там не бывали?

— Сам не бывал, но мне рассказывали. Есть такой полигон «Южный» возле аэропорта. Свои законы, свой мир. Государство в государстве. Люди там живут, строят домики. Есть старшие, есть младшие. Новых, кто приходит на свалку, могут принять к себе, а могут и нет. Если приняли, то часть собранного металла ты обязан отдавать старшему, остальное можешь оставить себе. Еще свое государство бомжей есть на Южном кладбище.

Можно ли помочь бомжу?

— Вы не пытались обращаться в социальные службы?

— В Москве соцработники работают отлично. Я там цапанул дизентерию — с помойки ел, попал в больницу. Мне дали номер, я позвонил, мне сказали, куда подъехать, выдали вещи по размеру, дали 400 рублей на дорогу и выписали справку, что я бомж. Я по ней купил билет и доехал до Питера. В Петербурге не так. Зато у нас есть Евгенич в Боткинской больнице: доктор Анатолий Курковский, это мы его так зовем — Евгенич (см. «ВЖ» №5, 2016). Все бездомные так к нему обращаются. Замечательный человек. И больных принимает, и лекарства дает им, и накормит. Я вижу, как ему непросто, разрывается человек.

— А в Москву-то вы зачем ездили?

— Да просто куролесили. В Москве, мол, больше денег можно настрелять. Так и вышло — действительно, больше насобирали. Но Москва и опаснее, там в рабство чаще забирают. Площадь трех вокзалов — очень гиблое место. Работают специально засланные люди: вроде свой, бухает с тобой, предлагает работу, а потом ты исчезаешь. Я один раз попал на такого: гулял в торговом центре, а за мной следили. Подошел один, говорит, приходи, много не платят, но и работы тоже немного. Но чуйка мне подсказала — не стоит идти. Здесь, в Петербурге, когда кормежка, тоже, говорят, приезжают на машинах и высматривают бездомных — потенциальных рабов.

— Чем рядовой человек может помочь бездомному?

— С каждым надо разбираться индивидуально. Спросить, почему ты на улице? Как правило, в 90% случаев виной алкоголизм. Человек вам может врать, лукавить, сказать, что проблемы у него. На самом деле проблем нет, просто он — пьяница. Вот у меня были документы. Я мог жить в общежитии, работать водителем. Но пьянство. Есть те, кто прячется от армии, а кто-то и вовсе в уголовном розыске находится. Он оброс, грязный — полиция к нему и не подходит даже. На свой фоторобот он не похож уже. Много бездомных узбеков, которых кинули на стройках, украинцев много.

— Хорошо, но все-таки ведь не каждый готов разговаривать с бездомным. Стоит ли поку-пать бездомным еду, напитки? А деньги давать?

— Денег обычно на выпивку просят, это верно. Но бывает, что без опохмела человек умрет, сердце остановится. Так что всё неоднозначно. А покупая еду, вы продлеваете бездомному жизнь. Иногда спасаете человека. Но, хорошо, сегодня он поел, а завтра может случиться так, что спасать его уже будет некому. Так что всё равно нужно разговаривать.

— Допустим, мы узнали у чело-века, почему он оказался здесь. А дальше что?

— А дальше спросить, хотел бы он вернуться к нормальной жизни. Отвести к социальным работникам. В ту же «Ночлежку». Хорошо бы поинтересоваться его судьбой на следующий день.

— А не сядет ли бездомный на шею, если начать бегать с ним по социальным службам?

— Да, это проблема. Вот для этого нужны психологи. Я сейчас хожу в дневной стационар в Александро-Невской лавре, с нами там работают профессионалы. Сейчас даже сильной тяги к алкоголю не испытываю, хотя раньше приходилось постоянно себя перебарывать.

Историю комментирует протоиерей Георгий Пименов, сотрудник координационного центра по противодействию наркомании и алкоголизму Санкт-Петербургской епархии:

Порвать с бродячей жизнью очень сложно. Даже у тех, кто решил встать на путь исправления, действительно велик соблазн вернуться обратно, в привычную для них жизнь. Пить и ночевать в парадных человеку в таком состоянии психологически легче, чем делать усилия, стараться выбраться. Что проще: считать себя жертвой обстоятельств или взять на себя ответственность за свою жизнь, несмотря на все трудности? Ответ в случае бездомных, алкоголиков и наркоманов — очевиден. Но разве нельзя сказать того же и про каждого из нас? За всё время своего пастырского служения я видел лишь двух «выкарабкавшихся». Большинство же умирает на улице. У Александра, мне кажется, хорошие шансы исцелиться от БОМЖ-вируса и больше никогда не вернуться к бродяжничеству и алкоголю. Он ходит на занятия в дневной стационар Лавры. Это хороший задел: повторюсь, для бездомного очень тяжело даже просто начать двигаться в этом направлении. Не говоря уже о том, чтобы бросить пить, найти жилье, пойти на реабилитацию. По-моему, Александр честен с самим собой и с другими, он раскаивается, что не воспитывал сына. Так что, думаю, он укрепится, найдет работу. Одна из самых больших трудностей в том, что рядом с такими людьми обычно нет близких — только такие же опустившиеся бродяги, как и они сами. И если кто-то хочет помочь бездомному по-настоящему, надо обращаться за помощью к специалистам. Нужна налаженная общественная система. Вести ресоциализацию бездомного в одиночку не под силу никому. Самый удачный, на мой взгляд, церковный опыт помощи бездомным я видел в Минске, в Свято-Елисаветинском женском монастыре. Там прямо на территории обители поставлены несколько «перевалочных» бытовок, а уже оттуда люди отправляются в полноценный реабилитационный центр на 200 мест в деревне Лысая Гора: там есть храм, ферма. А из индивидуальных проектов запомнился приют «Рассвет» Валентины Овчинниковой из деревни Афонино Пермского края — женщина за несколько лет дала кров и приют многим всеми оставленным людям.

Дорога домой

— Сами вы как выкарабкались?

— Меня самого так вытащили с улицы протестанты из реабилитационного центра под названием то ли «Линия жизни», то ли «Путь к жизни». Хорошие ребята. Я тогда мотался по Невскому, из урн банки собирал. Подошел человек, рассказал, что из реабилитационного центра, что помогут восстановить документы, обуют, оденут, но придется изучать Библию и работать. Полгода я у них прожил, в Мурманском отделении. Там же и паспорт получил. Никакого обмана. Побольше бы таких организаций. Но я знаю, что многие и кидают людей. Работаешь на них, работаешь, а паспорта всё нет. А если человек срывается, его выкидывают, находят другого.

Выйдя из реабцентра, я снова запил. Хорошо, что попал в другой, там проходил курс лечения. Опять вышел. Жил недалеко от Тосно, увидел объявление о христианском общежитии — там ни курить, ни пить нельзя. Попросился к ним — тоже хорошее дело люди делали, с работой помогли, платили 38 тысяч, но я её потерял: сорвался там на выпивку.

— Почему же из общежития ушли?

— Познакомился с женщиной. Сейчас живу у нее, а днем посещаю лаврский стационар. Она знает, что у меня ВИЧ.

— На работу будете устраиваться?

— Да, я хочу найти работу водителя, не очень тяжелую, здоровье-то я оставил на улице.

— Позывов вернуться к прежней жизни не испытываете?

— Сначала, проходя мимо урны, я инстинктивно тянулся туда за алюминиевой банкой. Или подбирал с земли бычок, хотя в кармане была пачка сигарет. Бродяжничество — это зависимость вроде алкогольной или наркотической. Повторю еще раз: без помощи психологов не обойтись. В дневном стационаре Лавры нам хорошо помогают, видно, что работают специалисты. Меня, конечно, сильно поддерживает вера в Бога, которую я обрел несколько лет назад, сначала у протестантов, потом в православии. И раскаяние перед детьми: ведь я породил зло, оставил их теми, кем сам начинал бродяжничать — безотцовщиной.

Евгений Перевалов

Вода Живая