Грешно ли быть счастливым: какую опасность таит в себе счастье

Когда-то митрополита Антония Сурожского спросили: «Какой должна быть христианская семья?» На что этот известный аскет и молитвенник неожиданно ответил одним словом: «Счастливой». К сожалению, нынче бытует много ложных стереотипов относительно счастья. Кажется, что дискутировать о счастье – это вообще прерогатива скорее протестантов. О христианском содержании понятия «счастья», об искажениях и псевдохристианских «паразитических мифах» о счастье беседуем с пастырем, публицистом прот. Игорем Прекупом (Таллин, Эстония).

о. Игорь Прекуп. Фото: m.postimees.ee

– Что такое счастье в Вашем понимании?

– По-моему, счастье – это субъективное чувство полноты радости бытия. Всё и все стремятся к этой полноте. Другой вопрос: с чем у каждого ассоциируются представления о ней?  В какой-то мере сама жизнь есть ее проявление. Насколько человек чувствует, что живет, настолько он счастлив. У нас популярно выражение: «Это не жизнь, а существование». Жизнь не сводима к существованию. Мы не можем, к сожалению, сказать о человеке в глубокой коме, что он живёт. Его физическое существование поддерживают лишь в надежде, что он когда-нибудь начнет жить. Но бывают ситуации, когда согласны поддерживать жизнь хотя бы в таком качестве.

Как человек чувствует качество жизни, чувствует ее в себе, ощущает в себе естественные, здоровые процессы? Кто-то черпает эту жизнь из жизни природы. Кто-то влюбляется и начинает ощущать, что по-настоящему живет. Для кого-то ощущение жизни рождается через добрые поступки, возможность быть кому-то нужным и полезным. Ощущение полноценной жизни прямо пропорционально ее осмысленности. Этот смысл может заключаться в радости близкого человека, в творчестве, в гражданской деятельности, социальной работе и пр.

Иногда счастье может быть ложным. Это ситуации, когда мнимое ощущение жизни рождается за счет удовлетворения собственных страстей. Человек идет на гибель, но ему кажется, что он счастлив. Счастье в данном случае оказывается не соотнесенным с блаженством. Блаженство – это спасительное приобщение к полноте благости Божией.

– «Несчастье, конечно, хорошая школа... Но только счастье – Университет», – писал А. Пушкин. Чему может научить счастье, на Ваш взгляд?

– Счастье может научить умению радоваться жизни, дать знание того, как здорово жить. Другое дело, что я бы не преувеличивал значение счастья. Был ли сам поэт счастлив?! Не знаю. Знал ли, что такое счастье?  Наверное, да. Он скорее мог сказать, что бывал счастлив. Счастье хорошо тем, что может подвигнуть нас к благодарению Бога. Если счастье не подвигает человека к благодарности Богу как Отцу и Промыслителю, то оно способно причинить даже вред. Человек может начать чувствовать себя достойным счастья, мнить «кузнецом» своего успеха. Знаете, как в рекламе: «Ведь я этого достойна!» Тогда вряд ли счастье окажется полезным для становления человека как личности.

– Г. Трестман, поэт и драматург, в своем дневнике отмечал, что «стыд» и «страх перед счастьем  – это своеобразные паттерны нашей культуры. Как Вы думаете, с чем это связано?

– На мой взгляд, это связано с ложной интерпретацией христианских ценностей (смирения, самоотвержения, уклонения от похвал, тщеславия, наживы и пр.). Страх найти удовлетворение этой жизнью, из-за чего быть отвергнутым в Царствии Небесном – это ошибочное опасение. Конечно, надо уметь жить в скудости, следует обходиться малым. Но важно в этом малом находить радость. Когда человек стыдится комфортной и счастливой жизни – это не говорит о смирении. Это скорее является признаком того, что он пытается вписаться в какой-то ложный стереотип. Это индикатор повышенной тревожности, страха несоответствия чьим-то ожиданиям, даже ожиданиям Бога. Страшно же, ведь «блаженны плачущие», блаженны гонимые, а я буду жить в радости, безопасности?.. Всё, погибель. Это бессмыслица, которая может возникнуть на почве искаженного восприятия Евангелия, святоотеческих творений. Такие моменты надо замечать, особенно пастырям, окормляющим подобных людей. Важно в данном случае помочь человеку выйти из этого замкнутого круга.

Я бы не называл это «паттернами нашей культуры». Не всё, что культивируется, является частью культуры. Культура – это прежде всего достижения, а не «издержки производства». Даже, например, в истории искусства культивируются не неудачи, а наилучшие достижения. Поэтому это скорее составляющая часть нашей социальной мифологии. И человек может вместе с христианством воспринять и эти паразитирующие мифы. Но это именно паразиты, а не природная ветвь.

– Не кажется ли Вам, что у простых прихожан порой возникает определённый диссонанс и смущение из-за неразличения аскетического подхода к счастью, близкого монашескому пути, и мирянского? Как провести этот «водораздел» и надо ли?

– Мне кажется, понятие «счастье» вообще не может фигурировать в парадигме монашества. Не потому, что монах обречен на несчастье. Не в этом дело. Есть понятие блаженства – приобщенности к благости Божьей. По-настоящему счастлив тот, кто приобщен к ней. Человек может быть блажен, но находиться в кризисе. «Кризис» и «счастье» – понятия несовместимые. Человек, который находится в подвиге, пребывает в борении. У подвижника бывают моменты утешения, когда Господь для поддержки дает ему почувствовать Свою благодать. Но это временно. Потом опять наступают моменты, когда молитва может не находить резонанса в сердце, казаться неуслышанной. Могут быть искушения унынием. Человек пытается всё это преодолеть, ему тяжело, даже плохо. Но он блажен, потому как именно в это время дает Богу возможность действовать в себе. Поэтому монах в состоянии борения блажен, только можно ли назвать его счастливым?!

Если же говорить о счастье христианина-мирянина, то для него ориентир тот же – блаженство. Но оно не исключает простого человеческого счастья в семье, творчестве, профессии и т. д. Христианину надо быть внимательным, чтобы это счастье не было в ущерб его блаженству, не препятствовало ему. Например, человек женат, имеет детей. Вдруг он встречает другую женщину и позволяет себе отношения с ней. Он в ней находит свою «вторую половинку», их души сливаются в единое целое, он с ней счастлив… Но он погибает через этот грех. И чем счастливей в своей любви, отравленной грехом, тем хуже для него. Именно из-за того, что его чувство искреннее, светлое, из-за того, что он счастлив, он максимум, что может, – стыдиться, но покаяться, т. е. «переменить ум» и возненавидеть свой грех (не любимого человека и даже не само чувство, а именно грех), – это вряд ли. Парадоксально, да, но человеку, который «сходил налево», проще признать греховность своего поступка, раскаяться. Влюбленный менее способен осознать, что грешит, потому как видит все в сиянии любви, которая «всё оправдывает». И возникает соблазн интерпретировать свое состояние как не катастрофичное.

– С. С. Аверинцев говорил, что «счастье нельзя получить по векселю, счастье получают только в подарок. Его незаслуженность и неожиданность – непременные свойства». Для человека, нетвердого в вере, именно эта «незаслуженность» счастья может оказаться причиной смуты и запустить череду внутренних вопросов: «Почему подлецы процветают, а люди достойные нередко бедствуют?» и пр. Известно, например, что некоторые зловещие фигуры немецкого нацизма благополучно, тихо и мирно доживали свой век где-нибудь на побережье в Латинской Америке, избежав Нюрнбергского процесса. А, например, 1,5 миллиона невинных детей пали жертвами Холокоста… Что бы Вы могли ответить на подобные вопросы?

– Ну, во-первых, я бы не останавливался только на нацистах. Многие наши «родные» гэбисты и советские функционеры сталинской эпохи очень неплохо доживали свой век, в весьма привилегированных условиях. Например, тот же Лазарь Каганович, который «по ноздри» в крови, прожил свыше 90 лет вполне благополучно и т. д. В нашей жизни много поводов «на расстоянии вытянутой руки», чтобы «усомниться» в Божественной справедливости и пр. Насколько счастливы по-настоящему были эти люди – другой вопрос.

Что касается «незаслуженности», то я не стал бы ее абсолютизировать. Счастье может быть незаслуженным, и тем оно удивительнее, тем больше может вдохновлять. Но есть и другого рода ситуации, когда счастье связано с длительной работой над собой, над любимым делом, над отношениями. Например, человек с детства самозабвенно занимается музыкой и достигает в своей музыкальной профессии значительных результатов. И в данном случае, возможно, как раз заслуженность счастья его еще больше укрепляет и радует, потому как он посвятил какому-то делу всю свою жизнь. Счастье как плод своих трудов. Поэтому можно поспорить с С. С. Аверинцевым.

Для неверующего человека вопрос о «незаслуженности» счастья, конечно, остается без ответов. Да, это несправедливость. А для верующего человека ситуация, когда грешник не останавливается в своем грехе и не наказывается Богом, грешит и далее, не меняется – страшная. Для нераскаянного грешника, в первую очередь. Это ужасно, потому что такой человек оказывается тем, кого бессмысленно наказывать – это его ничему не научит, ведь слово «наказание» переводится как «научение», а Бог не карает, Он учит. Безнаказанность такого человека может быть обусловлена тем, что если Бог попустит ему, например, несчастье, то это не только не остановит его в его грехе, но лишь ожесточит и разозлит еще больше, из-за чего окружающим станет еще хуже.

Знаете, я замечал не раз, что порой подумать стоит что-то не то, как Господь одернет и остановит. Кто наблюдает за собой, тот замечает подобные моменты. Ведь в нашей власти или задуматься, не указывает ли нам на что-то Господь, или «чертыхнуться» и пойти дальше. Бог иногда нас деликатно отрезвляет, побуждая о чем-то задуматься, что-то пересмотреть. Нужно всего лишь наблюдать за собственной жизнью.

– Г. С. Померанц, рассматривая этимологию слова «счастье», указывал на его происхождение от слов «со-частье», то есть «собор всех частей», целостность бытия. Возможно ли научиться этой науки целостного взгляда на мир, или бывают лишь моменты прозрения, а затем эта способность ускользает от нас вновь?

– Эта интерпретация – личное мнение Г. С. Померанца, с которым поспорили бы многие филологи. В частности, В. Даль в своем словаре связывает понятие «счастье» скорее с понятием «удачи»: человек, причастный доброй «части». Этому слову соответствует даже больше греческая «εὐτυχία». 

«Собору всех частей» еще ближе понятие «целомудрие». Значение «целомудрия» в нашей традиции очень редуцировано. А на самом деле его можно было бы перевести на русский язык как «здравомыслие». «Целомудрие» – перевод греческого слова σωφροσύνη <софросини> от σῶς <сос> – здоровый, целый и φρονέω <фронео>  (от φρήν <фрин> – ум) – мыслить, думать, обладать умом, откуда φρόνησις <фронисис> – мышление, разум, рассудительность, образ мыслей. То есть целомудрие означает целостные разум, сознание, мышление в противоположность расколотому сознанию – шизофрении (σχίζω <схизо> – раскалывать, разрывать), не в психиатрическом только, а в более глубоком, сущностном понимании (кстати, этиология шизофрении до сих пор не установлена). Говорят: бывших художников не бывает. Так что я не «бывший», а лишь не практикующий художник. Любой человек с качественной художественной академической подготовкой наслышан о выдающемся дореволюционном педагоге Санкт-Петербургской Академии художеств, учителе Репина, Серова и многих других выдающихся русских художников, П. П.Чистякове. Он огромное внимание уделял «цельности» виденья. Отсюда его известные афоризмы типа «Рисуешь глаз – смотри на пятку» и др. Для любого художника важно целостное формирование рисунка, а не детальное прорисовывание сначала глаз и т. д. Детали прорабатываются в конце работы, и то некоторые фрагменты изображения могут оставаться лишь намеченными несколькими штрихами, а все равно чувство завершенности работы есть. Вот целомудрие – такое же цельное видение, но в духовно-мировоззренческом плане. Это когда человек видит все ценности в их взаимосвязи, когда четко выстроены приоритеты, он не «распыляет» свое внимание на незначительное, но все держит в поле зрения. А нецеломудренное отношение – это когда человек «упирается носом» в какую-то одну ценность, и она занимает весь его «экран». Неудивительно, что представление о целомудрии свелось к воздержанию. Ведь чем страшна плотская страсть, когда она завладевает человеком? Тем, что он, кроме предмета своего вожделения, перестает видеть все остальное. Да и что можно рассмотреть, уткнувшись носом? Целомудрие не в том, чтобы отказываться от близости, а в том, чтобы относиться к этому целостно, высвечивая главное и уводя в тень второстепенное, видя в человеке прежде всего личность, образ Божий, а в сексуальных отношениях – дар Божий для всецелого единения мужа и жены. Отсюда и понимание целесообразности воздержания до вступления в брак. Но это касательно целомудрия в интимных отношениях; тот же принцип цельного видения применим во всем. Отсюда – целомудренное отношение к любой жизненной ситуации, требующей разумного и нравственного выбора к жизни как таковой, отношение, порождающее мужественные, самоотверженные поступки.

– Многие выдающиеся богословы (прот. Александр Шмеман, митр. Антоний Сурожский и др.) считали радость, подлинное счастье следствием благодарности. Как воспитывать в себе благодарность, особенно в ситуациях, когда кажется, ты загнан в угол этого мира, всё и вся против тебя?

– Ключевое слово здесь «кажется». Сейчас стала популярна песенка Азамата Мусагалиева (капитана команды КВН «Камызяки»). Если перевести с ненормативного на литературный, то звучит в ней один и тот же вопрос: чего ты ноешь?! Тому, кто считает себя очень несчастным, полезно было бы сходить в травматологию, в хоспис, поухаживать за лежачим больным. Что тогда уже говорить, например, людям парализованным, прикованным к кровати?! Для них было бы счастьем то, что здоровые люди вообще не замечают: возможность ходить, шевелить пальцами и т. д. У меня один институтский друг страдал полиартритом. У парня случались периоды обострения недуга. Это было страшно: у себя в мастерской, в полуподвале, утром он поначалу не мог шевелиться. К вечеру постепенно начинал двигаться, растапливать печку и т. д. Я как-то к нему зашел, а он радостный, смеется: «Смотри, я теперь могу делать т-а-ак! И еще вот т-а-а-ак…» А сам поворачивает кисть руки. Элементарная вещь, но для него это было настоящей радостью.

– У Шопенгауэра есть понятие «негативное счастье» – это не переживание счастья, а формальное отсутствие несчастья. Наверное, большинство из нас живет именно в таком обесцвеченном, но не мрачном, мире. Что является признаками счастья, по Вашему мнению,  подлинного,  открывающего бытие во всей его полноте и красочности?

– Говорят: «Счастье – это когда зубы не болят». Кто знает, что такое боль, уверен, что ее отсутствие – уже счастье. Но этого маловато, конечно. И я посоветовал сходить унывающему человеку в хоспис не для того, чтобы он почувствовал себя счастливым. А для того, чтобы ему стало стыдно считать себя несчастным. Не чувствовать себя несчастным – это еще не значит чувствовать себя счастливым. Почувствовать благодарность Богу, что ты избежал каких-то несчастий – это уже на счастье похоже. Благодарность иногда в себе надо стимулировать. Но не лицемерить. «Слава Богу за всё» – это самая утешительная по своей благодатной силе молитва. С этой молитвой на устах умирал свт. Иоанн Златоуст, которого, со стороны глядя, можно было бы принять за несчастнейшего человека: после константинопольской кафедры вдруг оказаться гонимым через предательство собратьев. И вот этот человек умер на пути в ссылку с благодарностью Богу. Подобной молитвенной благодарности надо себя учить: это непросто, требуется длительное время.

– Симона Вейль в своё время говорила, что самое страшное в несчастье то, что оно постепенно формирует в человеке пассивное отношение к жизни, парализует его волю. А что опасного таит в себе счастье, какие соблазны?

– Прежде всего, она говорит об отчаянии. Опасность же счастья в том, что человек привыкает к этому как к чему-то естественному и заслуженному, бесконечному. Человек перестает работать над собой, благодарить Бога. У человека, пребывающего в счастье, много внутренних сил, потому счастьем надо делиться. «Моё только то, что я отдал» (прп. Максим Исповедник). Дорого стоит умение поддержать кого-то в горе или в радости изнутри своего состояния счастья. В радости чаще даже труднее поддержать: кажется, что он и в солидарности не нуждается, и завидовать ему начать можешь. Сорадование – иной раз, возможно, больший духовный подвиг, чем сострадание.

У счастливого человека большой соблазн гордиться собой. Самый простой способ избежать этого – благодарить Бога. Не для того, чтобы себя гнобить («Ох, какой я недостойный»), но чтобы научиться здраво жить в счастье, без крайностей: самопревозношения своей успешностью или стыда быть счастливым.

– Как-то мне довелось слышать проповедь, в которой монах искренне, убежденно говорил о том, что «для христианина нет ничего полезнее несчастья», что даже «нужно искать страдания во спасение души» и пр. Эта точка зрения распространена среди многих верующих. Нет ли здесь вероятности превратить боль в самоцель и забыть, что Евангелие – это прежде всего Благая, Радостная весть? Другое дело, что радость эта выстраданная, закаленная в горниле испытаний…

– Риск есть. Несчастье может закалить человека, но и сломать. Не надо искать несчастья – это самонадеянность, гордыня. Когда ты пренебрегаешь счастьем, то неблагодарен Богу. А уверен, что сможешь понести?! Не ожесточишься ли ты в своем подвиге?! Я, например, в себе не уверен. Поэтому и не «нарываюсь» на несчастье, хотя в моей жизни было много проблем, на которые шел сознательно. Я слабый человек, но бывало, передо мной стоял жесткий выбор: или самоотверженное решение, или ты подлец. И третьего не дано. Есть хорошая пословица: «На крест не просятся, но с него не сходят». Нельзя напрашиваться на искушение. Поэтому на совести пастырей, которые советуют «искать страдания» – все те «обломы», которые случаются на пути не готовой к этому паствы.

– В одной из книг Виктора Франкла есть поразительное воспоминание из концлагерной жизни: как как-то вечером узники барака, несмотря на усталость и истощенность,  вышли любоваться поразительно красивым закатом. Способность видеть красоту мира даже сквозь колючую проволоку Освенцима может основываться не только на религиозном опыте, но открываться и людям невоцерковленным, даже  далеким от христианства. Что в таком случае является ее основанием?

– Не будем забывать, что человек сотворен по образу Божиему. Он может быть лишенным религиозного опыта, но он чувствует Божие творение, переживает опыт его созерцания. Эстетическое чувство – это исключительно человеческое чувство. Можно впасть в панэстетизм, а можно через красоту естественную познавать красоту сверхъестественную, Божественную. Хотя переживание красоты уже само по себе способно утешать человека. Но я сейчас также читаю записки другого узника того же концлагеря. У этого человека было иное переживание красоты: его она ранит ещё больше, так как он лишен возможности её переживать полноценно, свободно. А у Франкла другой подход: наполнить каждое мгновение жизни, даже если оно и последнее (и если так, тем более), осмысленностью, полнотой проживания данного момента. Это очень верная позиция: не зацикливаться на том, что уже утрачено, а видеть то, что у тебя пока есть, ценить его. Эпикурейство, кстати, в этом и заключается. Благодаря стоикам (идейным противникам и соперникам эпикурейцев) у нас искаженное представление о нем. Совершенно зря мы отождествляем его с гурманством, развратом. Эпикурейцы стремились к счастью, но они призывали учиться получать максимум удовольствия минимумом средств и из минимума возможностей. Эпикур, например, пишет: «Пришли мне горшочек сыра, чтобы можно было пороскошествовать, когда захочется». Кто из нас сегодня способен «роскошествовать» благодаря небольшому кусочку сыра?.. А он умел. В «Круге первом» А. Солженицына Глеб Нержин говорит, что ложку баланды на зоне он принимал со священным трепетом, как бы причащаясь ею. Мы вкусную еду потребляем равнодушно, а тут баланда принимается с таким благоговением.

– Какие опасные подмены счастья, его ложные образы, на Ваш взгляд?

– Это любое счастье, связанное с грехом. Не только упомянутое счастье слияния, достигаемое через грех (будь то блуд, прелюбодеяние или гомосексуализм), но и, например, мнимое счастье, приносящее вред здоровью, себе в целом или связанное с риском для жизни и здоровья ради самоутверждения и удовольствия (экстремальные виды спорта и пр.). Полноценное счастье – то, которое, как минимум, не противоречит блаженству.

Беседовала Анна Голубицкая

Теги

Теги: 

Опубликовано: ср, 04/01/2017 - 18:54

Статистика

Всего просмотров 1,976

Автор(ы) материала

Социальные комментарии Cackle