Впервые имя протоиерея Дионисия Поздняева оказалось на слуху в 1995-ом году. Тогда священник, узнав о российских летчиках, оказавшихся в индийской тюрьме, и что им грозит смертная казнь, обратился к главе ОВЦС МП (тогда еще митрополиту) Кириллу (Гундяеву) и к правозащитникам. Отец Дионисий крестил летчиков прямо в тюрьме, а в 2000-ом году, благодаря общим усилиям, они были освобождены. Еще через три года он становится настоятелем храма Святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Гонконге и остается им по сей день.

Мы успели обсудить вопросы специфики православия в Китае, о китайских святых и миссионерах и о российской эмиграции. Поговорили об особенностях отношения к религиозным организациям в Гонконге. И издании православной литературы на китайском языке.

- Отец Дионисий, я хочу начать разговор с вопроса, который, думаю, интересует многих, но все боятся его задать. Что нужно сделать, чтобы отправиться служить заграницу? За какие заслуги священников награждают заграничной командировкой?

- На самом деле, это всегда по-разному. Я проработал в Отделе внешних церковных связей лет семь или восемь и за это время видел много разных случаев. По большей части заграницу уезжали служить из провинции, а не из столиц (крайне редко из Москвы или из Петербурга), видимо, рассматривая служение за рубежом как переезд в цивилизованные страны, поскольку в основном это были назначения в Европу или Америку. Вопрос об окормлении общин в Азии в то время не поднимался. Не было приходов в Монголии, храмов в Таиланде или, тем более, в Гонконге. Только Токио был исключением.

- Токио – исключение, обусловленное историческими факторами…

- Да, там было историческое преемство. Случаи отъезда на заграничные приходы самые разнообразные, и они всегда связаны с желанием тех, кто туда отправился. И таких желающих на самом деле было не так уж и много. На первый взгляд кажется, что оказаться заграницей круто. Но человеку, который хотя бы немного понимает ситуацию, понятно – там будем сложнее. Отъезд, безусловно, дает больше внутренней свободы. И внешней тоже. С другой стороны, это обычно ставит в более сложные материальные условия. И при принятии решения все зависит от того, какой фактор важнее.

У меня была особая ситуация. Мне хотелось служить в Китае, потому что я интересовался им. И у меня сложилось видение того, что и как можно делать в Китае. Оно совпало с ростом интереса нынешнего патриарха к Китаю, и у меня была возможность ему представить мой проект. Он его благословил и одобрил, а я теперь выполняю это благословение.

- Тем не менее, вы оказались в Гонконге, а не в Китае.

- Гонконг был выбран потому, что это единственное место юридически позволяющее максимально широко и свободно действовать. Это не новость. С одной стороны, это китайский мир, даже Китай – юридически. С другой стороны, законы Китайской Народной Республики, ограничивающие там религиозную деятельность, в Гонконге не действуют. Поэтому Гонконг может быть очень удобным мостом между православным миром и Китаем, где мы можем делать практически все, что мы должны и призваны делать без ограничений, существующих в Китае. В Китае тоже много возможностей, но все они существуют в неофициальном формате. Поэтому как место служения был придуман, выбран и благословлен Гонконг.

Мы практически с нуля начали там приходскую жизнь. До этого приход существовал с 1936-го года по 1970-ый, но был закрыт со смертью настоятеля, и на 30 лет в деятельности прихода наступил перерыв. Мы претендуем на преемство, у нас даже есть пара икон из старого храма, которые к нам вернулись из Австралии: когда стало известно, что приход открывается снова, прихожане прежнего храма прислали их нам. Но, надо оговориться, у храма никогда не было земельной собственности или своего здания. Это всегда был арендованный домовой храм. Поэтому никаких зримых нитей, соединяющих нас с тем приходом, кроме тех двух икон и нескольких архивных документов, на самом деле нет.

- Но сейчас ситуация изменилась. И, если я правильно понимаю, в вашем приходе не одна церковь?

- Да, у нас есть так называемые приписные приходы, и есть ряд общин в Континентальном Китае, получивших канонический статус: там есть антиминсы, и они именуются приходами. В Шэньчжэне (это ближний город, 40 минут на электричке) и Гуанчжоу (это 150 километров от нас).

- 150 километров. Сколько же всего километров в вашем приходе?

- Если говорить о территории прихода… Мы даже не столько ездим, сколько летаем на самолетах. 2-3 часа перелета – это нормально. Мы бываем в самых разных концах страны – и в Даляне, и в Куньмине, и в Сяньмэне, и в Пекине, и в Шанхае. Основной приход находится в Гонконге. Сейчас, слава Богу, есть священники в Пекине – в храме при посольстве, и в Шанхае. Но, тем не менее, необходимость в священниках по-прежнему велика.

- У вас русские священники (я имею в виду – русскоязычные) или этнические китайцы?

- Сейчас в Китае все священники русские. А на нашем приходе в Гонконге служит китаец.

- А прихожане – они кто?

- В Гонконге четверть прихожан – китайцы.

- Как такое может быть? Много лет назад я прочла (и поверила), что китайцы не поддаются христианизации: у них особый менталитет. Вот среди корейцев огромное число католиков. Про Японию мы с вами уже говорили, там православие исторически обусловлено. Про Китай ничего такого неизвестно.

- Европейцы очень часто живут разными мифами о Китае, причем мифы эти самого разного свойства. Начиная от того, что Китай – это закрытая страна. Еще один миф, что Китаем правят китайские мудрецы. Третий миф о том, что все китайцы очень хитрые и жестокие. Таких мифов множество. Китай не только очень большой, но и очень разный. И страну с такой богатой историей сводить к паре общих слов было бы неправильно. Если же говорить о христианстве, в современном Китае из полутора миллиардов населения 100 миллионов христиан. Примерно 17 миллионов католиков, порядка 80-83 миллионов протестантов и несколько сотен православных.

- Все они, как сейчас модно говорить, «практикующие»? Или это номинальные христиане?

- Нет, это те, кто более или менее регулярно ходят в храмы. У западных авторов даже появился термин «христианская лихорадка», который описывает то, что происходит в Китае в последние 20-30 лет. Потому что такой динамики роста числа христиан не было никогда ни в одной стране мира.

- Чем это вызвано?

- Вызвано духовным вакуумом в обществе. Потому что все сломлено, уничтожено. Народная культура сломлена, национальная культура сломлена. Коммунистические идеи тоже уже позади. Люди ищут смысл жизни, и в привычных рамках они его не находят. Конечно, буддистов тоже становится больше. И даосы есть. Христианство отчасти модно, оно ассоциируется с культурой, с цивилизацией, с экономическим успехом западных стран. Плюс достаточно долгая история западного миссионерства в Китае (католиков, прежде всего). Все ведущие университеты Китая были созданы католиками. Или большая часть их. Множество больниц основано католиками еще до коммунистической революции. История богатая и серьезная. Китайцы хорошо знают, кто такие католики и кто такие протестанты. Но когда они слышат «православные», они обычно спрашивают: «Это христиане?»

- Подождите, как это миссионеры – католики, если протестантов в разы больше?

- Протестантов больше, потому что протестантизм проще. Это упрощенная, ничем неотягощенная, несложная для восприятия и не требующая глубокого, душевного движения религия. При этом нельзя сказать, что в Китае большая часть христиан – «рисовые». Такой термин употреблялся в миссиологии в начале XX века по отношению к обратившимся в христианство ради экономического или социального статуса, возможности обучения или возможности поехать за границу. Прежде всего, в Америку. И, если мы говорим, что католики создали крупнейшие китайские университеты, то протестантское движение христианизации Китая связано с китайской эмиграцией в Америку и с американскими университетами. Прежде всего, в Йельский университет. Для России это зачастую звучит как откровение, но интеллектуальная американская элита достаточно сильно влияла на христианизацию Китая. В том числе, через китайских мигрантов, которые учились и жили в Америке.

- Вы сказали, что хотели поехать в Гонконг, что это была ваша инициатива. Оправдались ваши чаяния?

- Я себя полностью себя чувствую на месте. Потому что я вижу, что и как нужно делать. Другое дело, не всегда хватает ресурсов. Но я – на месте, и кое-что сделать удается.

- А семья?

- Дети выросли там. Жена со мной.

- И у вас здесь есть друзья, или вы живете обособленно?

- Есть друзья, слава Богу.

- А у матушки?

- И у матушки есть подруги. В том числе из тех, которые появились в гонконгский период нашей жизни. Мы не чувствуем себя ни изолированными, ни оторванными, ни одинокими. Отчасти потому, что мы на своем месте. Отчасти потому, что коммуникации с Россией регулярные. Я бываю здесь четыре-пять раз в году. И матушка не меньше двух-трех раз бывает.

- Дети тоже чувствуют себя на месте?

- Похоже, что да. Я могу судить по старшему ребенку, который, проучившись два года в Канаде, решил вернуться к нам в Гонконг. Здесь будет продолжать учиться и работать. Правда, в Канаде он был не в самом приятном месте, в Саскачеване – это канадская Сибирь. Но раз сам выбрал – пожалуйста, поезжай. Я еще удивился, что ему на два года хватило терпения.

- И ваши дети говорят на… Правда, у вас миллион всяких наречий.

- Нет, в Гонконге гуандунский диалект китайского языка. В английской классификации он называется кантонский язык. Это значит, что он отличается от стандартного литературного китайского не меньше, чем русский от польского. Дети учились в международной школе. Они никогда не были связаны необходимостью говорить на китайском, хотя и учили его в школе: в университетах Гонконга язык преподавания – английский. Он является государственным языком наряду с китайским. Причем, если появляется конфликт в понимании смыслов, приоритетным выбирается английский язык. Языковая ситуация тут интересная: 35 процентов населения Гонконга неплохо говорит на английском. Остальные говорят плохо. Поэтому такого, чтобы вы беспрепятственно на улице с кем угодно пообщались на английском, нет. Но люди образованные говорят достаточно хорошо.

- А когда вы уехали из России, какие языки вы знали?

- У меня был английский, хотя я не учил его в школе, немецкий в состоянии чуть лучше школьного и средненький китайский.

- Этого хватило?

- Хватило и хватает. Английский стал лучше, немецкий совсем забылся, китайский тоже улучшился.

- Для официальных структур вы являетесь официальным лицом – представителем России, Церкви?

- Скажем так, статус официального лица для религиозного представителя в Гонконге не равновесен тому, что мы под этим понимаем в России. Дело в том, что в Гонконге де-факто отсутствует процедура регистрации религиозных организаций.

- Правильно ли я поняла сейчас, что любой человек, обладая достаточными средствами к существованию, может зарегистрировать в Гонконге «свою» религию?

- Да, это абсолютно светская государственная система, не имеющая компетенции вмешиваться в религиозные дела. То есть, если вы не нарушаете общепринятые законы, – существуйте как хотите.

- Уточню. Я могу приехать как женщина-священник?

- Пожалуйста, пожалуйста.

- Организовать и зарегистрировать свою общину, свою религию?

- Пожалуйста.

- Это из области фантастики.

- Хотите – зарегистрируйте ее в форме бизнес-компании. Это наиболее распространенная форма в Гонконге для религиозных организаций. Если вам хватит духа, можете провести соответствующий закон через парламент. Но это расходы на юристов. Все максимально свободно. Если вы не нарушаете остальные законы, существующие на территории Гонконга, вы не проповедуете очевидный экстремизм, вы можете делать все что угодно.

Если вернуться к вашему вопросу, я, конечно, бываю на официальных мероприятиях. И я там не единственный православный, есть еще митрополит Константинопольского патриархата. Но наш приход имеет легальный юридический статус. И, соответственно, существуют контакты с официальными лицами, когда они нужны. Но они практически никогда не нужны.

- То есть, у вас нет никаких пересечений с официальным Гонконгом? Практически нет.

- У нас слишком разные сферы деятельности. А чем они могут нам помочь? Тут город жесткого капитализма. Если вам нужна земля – купите ее на общих основаниях.

- Нет денег – тогда это ваша проблема?

- Да, это ваша проблема.

- Но купить может любой?

- Пожалуйста. Если тендер объявлен на продаваемый участок – вступайте в аукцион.

- Денег на покупку своей церкви у меня пока нет. А в ваш православный храм в Гонконге сколько человек помещается?

- На Пасху набивается человек 130.

- Набивается?

- Набивается. Это тесно. Но мы можем арендовать помещения для ночных служб. Помещения храмов, например. А иногда что-то и бесплатно нам может быть дано. На самом деле нашим текущим размером мы обходимся. Он на данный момент оптимальный. И речь не идет о строительстве храмового здания, потому что его совершенно невозможно будет построить в центре города. А если нам дадут кусочек земли где-то на выселках, туда никто не приедет на службу. Скит труднодостижимый там еще можно делать. Потому что город – это очень большая территория, тысяча сто квадратных километров. Это территория Москвы без Новой Москвы. А с учетом множества островов, и того, что перемещения связаны с кораблями, с мостами, с тоннелями, путь из одной точки города в другую может занимать и два часа.

- И вы, конечно, весь город объехали.

- Ну да.

- Русский человек в личном горе, всегда обращается к Богу и бежит в церковь. Русский человек при государственной трагедии бежит эту же церковь разрушать. А китаец?

- Это вопрос. Потому что в Китае по большому счету никогда не было доминирующей религии.

- А буддизм?

- Он никогда не был доминирующим. Он был одной из религий. И в этом специфика страны. Всегда над религиями царствовал императорский двор, который по-конфуциански сохранял балансы и равновесия между всеми. Хотя, конечно, основная интенция в Континентальном Китае – все контролировать. Традиция государственного контроля религиозной жизни в Континентальном Китае многотысячелетняя, это не новые придумки «страшных» китайских коммунистов. В Гонконге другая ситуация. Там христианские церкви у народа прочно ассоциируются с идеями социальной справедливости и антикоммунизма.

- Социальная справедливость – неплохой аванс для Церкви. А о чем можно говорить прихожанам на проповеди в обычное воскресенье? Насколько она может быть сложной?

- Вполне может быть. У нас достаточно образованные прихожане. Все читающие. На самом деле, мы говорим две проповеди в воскресенье: одну по-китайски, другую по-русски.

- И две разные темы? Заранее не договариваетесь?

- Нет. Мы заранее не договариваемся. Но поскольку китайские прихожане не понимают проповедь на славянском, этого и не требуется. А дублирования нет. Раньше, когда у нас не было китайского священника, то, что я говорил, переводили на китайский. Но когда он появился, мы решили, что будет две разных проповеди.

- А что еще кроме проповеди читается, служится на китайском?

- У нас все богослужение на трех языках: на китайском, славянском и английском.

- А на английском для кого?

- Кто-то не понимает китайский, кто-то не понимает славянский. Английский понимают все – и китайцы, и русские, и англоязычные (или западные) прихожане. Гонконг – международный город. У нас есть люди из Штатов, из Британии, из Франции. Мы ничего не дублируем, не повторяем. Процентов 50 воскресной литургии у нас (если не больше) идет на английском и где-то по 25 процентов – на славянском и на китайском.

- Ваш храм находится в центре.

- Да, это центр города.

- Если я иду по улице, я могу его как-то идентифицировать? Если я не знаю точно, куда идти.

- Нет, невозможно. Это седьмой этаж небоскреба.

- Седьмой этаж?

- Да. И сейчас мы переезжаем в новое помещение еще выше. Это будет 12 этаж.

- Почему выше? Почему не на землю, наконец?

- Мы начинали со второго.

- Да у вас карьерный рост.

- Выше, и выше, и выше. Как-то у меня спросил в шутку: «А что, за такие повышения в Патриархии начинают больше денег давать приходу?» А я говорю: «Нет, просто ближе к Небу становимся».

- А есть в Китае свои китайские святые?

- Да. 222 китайских мученика, которые погибли в 1900-ом году при восстании ихэтуаней (оно еще называется Боксерское восстание ). Тогда в рамках антихристианской и антииностранной кампании была разгромлена православная миссия. Это был первый международный конфликт, в котором приняли участие девять стран, на территории Китая. У каждой были свои интересы. Собственно, это был пролог будущего конфликта XX века. Пролог Первой мировой войны.

Почему-то наши школьные учебники истории стороной эту тему обходят стороной. А ведь то, что хорошо помнят китайцы, и о чем совсем не знают русские, – осада дипломатического квартала Пекина была снята с помощью русских войск. И даже существует медаль за взятие Пекина. Когда я китайским друзьям ее показываю (в Даниловом монастыре хранится одна в музее), они всегда приходят в большое возмущение, говорят, что Россия – одна из восьми империалистических держав, которые участвовали в агрессии против Китая. И я должен сказать, что у России были свои колониальные интересы в Маньчжурии. Например, строительство железной дороги. Собственно говоря, отсюда интерес завладеть Кореей, который привел к Русско-японской войне и проигрышу ее. Конечно, Россия не была так настойчива, как Британия или Германия, но определенные интересы были. И войска посылались. Говорят, государь Николай до последнего отказывался принимать решение о направлении войск в Китай, и решение за него принял Витте. И только постфактум, узнав, что Витте отдал такое распоряжение, Николай подписал его. Так Россия приняла участие в агрессии восьми держав (как это квалифицирует Китай), против полуфеодальной страны.

- Раз уж мы заговорили об истории. Есть в ваших приходах и остались ли в Китае дети тех, кто эмигрировал в Шанхай после 1917-го года?

- История русской эмиграции в Китай достаточно многослойна. Были разные волны. Одна из них представляет особую этническую группу, которая называет себя албазинцы. Это потомки захваченных казаков, защитников крепости Албазино. В 1685-ом году с падением этой крепости 50 казаков вводятся войсками императора Кан Си в Пекин, их селят в Пекине, в жены им выдаются китаянки. И на протяжении последующих поколений они китаезируются, при этом сохраняя православную веру. Сейчас они все говорят по-китайски. Хотя еще всего 50 лет назад говорили по-русски. Или, по крайней мере, они знали русский язык, хотя в быту использовали китайский. Культурная революция перерубила эту линию: им было запрещено говорить по-русски, и они постарались забыть о своих русских корнях, но веру албазинцы сохраняли. И сейчас они стараются жить обособленной группой, сохраняя свой особый этнический статус не русских, не китайцев. Это наиболее древняя группа тех, кто связан с Россией. Их немного, их, может быть, 250 человек.

- Вы встречались, знакомы с кем-нибудь? У них есть желание ходить в храм?

- Я знаком со многими. На протяжении десятилетий у них утрачен навык церковной жизни. Они уже не умеют молиться и не знают ничего о православной жизни. Они, скорее, по инерции называют себя православными, поскольку лишены возможности ходить в храм в Пекине – там нет православного храма. Периодически они ставят этот вопрос перед государством, но группа слишком мала, чтобы власти проявили к ним внимание. Пекин – 20-милионный город. Что для него 250 человек.

Кроме того этнически связаны с Россией группы крестьян или потомков крестьян, бежавших после коллективизации в Забайкалье и Чите или в Казахстане и Западной Сибири. Одни бежали в Синьцзян и поселились там на границе с Казахстаном, другие – на границе с Читинской областью в автономном районе Внутренняя Монголия Китая. Таких в общей сложности около 13 тысяч. Это полукрестьянское-полугородское население достаточно просто живет по своему укладу. Некоторые из них, особенно старшие, до сих пор в быту говорят по-русски и частично сохранили русский крестьянский уклад. Хотя он, конечно, смешался с реалиями сибирскими и казахстанскими. Тем не менее, в Китае мы их называем этническими русскими. Они имеют статус, у них есть представительства в местных парламентах. Более того, власти достаточно благосклонно к ним относятся. После культурной революции, когда храмы в Синьцзян-Уйгурском автономном районе и в автономном районе Внутренняя Монголия, были разрушены, власти сами на свои деньги восстановили им несколько храмов, и они имеют сейчас официальный статус православных приходов.

Если мы говорим о белой эмиграции, из нее никого в Китае не осталось. Все уехали. Одна треть вернулась в СССР в 50-е годы и позже, в 60-е. Две трети уехали в Южную или Северную Америку. Более того, эмиграция того периода с точки зрения миссионерской проповеди Китаю оказалась совершенно несостоятельной. Потому что, уехав за пределы Китая, они увезли с собой православие. Остались храмы, но туда некому было ходить. Православных китайцев после русских не осталось. Я считаю, что исторический шанс русской эмиграции в Китае был упущен, ведь за 30 лет что-то можно было сделать. Но они жили своим укладом. Более того, среди современных православных китайцев, живущих в Харбине, есть некоторая обида по отношению к русским, которые мало чего сделали для православия в Китае. И, к сожалению, в силу своего более высокого социального статуса зачастую относились к китайцам свысока.

- Поскольку ваш приход насчитывает несколько храмов, есть план расширяться, организовать их в епархию с центром в Китае, Гонконге или в Монголии?

- Это такой очень хороший и правильный вопрос. В Китае не только много своей специфики, там канонически формально существует китайская автономная православная церковь. Это модель, конечно. Но это единственная каноническая форма, в которой официально церковь Китая может существовать. Гонконг, Макао, Тайвань вне этой системы.

И да, необходимость присутствия епископа Русской Православной Церкви в Азии очевидна. Сейчас у нас много новых, миссионерских приходов, и все они ориентированы на появление духовенства из местного населения. Могу сказать об очень успешной работе в Таиланде: за последние 15 лет там построено 10 храмов. Конечно, там достаточно дешево строить, поэтому служащему там священнику удалось все организовать. Храмы появились и в Камбодже и в Лаосе.

- Все они принадлежат Московской Патриархии?

- Да. У нас есть приход на Тайване, в Малайзии и Сингапуре. В ближайшее время появятся приходы на Филиппинах. Все это Восточная Азия, и с моей точки зрения было бы неплохо, чтобы здесь был епископ, который мог бы рукополагать священников из местных жителей без дополнительного согласования с Москвой. Кроме того, его присутствие необходимо для баланса наших взаимоотношений с Константинопольским Патриархатом, потому что у греков есть митрополия в Корее, митрополия в Гонконге и в Сингапуре. А у нас нет.

- Разве греки не будут протестовать, не станут начать громко кричать, если Московский Патриархат объявит о новой епархии в Восточной Азии?

- Я думаю, они будут очень громко кричать, но на это мало кто обратит внимание. Сейчас все больше в церковной политике делается в направлении real politic. Заявлять можно все что угодно, но приоритет отдается прагматичным действиям.

- Правильно ли я помню, что пару лет назад вышла книга о православном Китае?

- Мы издаем книги на китайском языке. Это наша слабость. У нас есть издательство. Мы переводим книги и издаем их. За 10 лет мы напечатали около 35-40 книг.

- Они востребованы?

- В какой-то мере. Мне бы хотелось, чтобы они были востребованы гораздо больше, но пока… Практически мы готовим почву на будущее, закладываем фундамент. Потому что если власти Континентального Китая вдруг скажут сейчас: «Вот вам полная свобода. Делайте, что хотите», мы с толкнемся с тем, что делать – некому. И не с чем. Нет людей, говорящих по-китайски, нет священников, разбирающихся в ситуации. Им нечего принести в руках. Но им можно дать книгу. Осознав это лет 10 тому назад, я понял, что нужно срочно готовить базу. Надо переводить, переводить много, переводить разное. И для простого народа, и для академической среды.

У нас большая программа переводов. Я создал список, по каким направлениям нам необходимо сделать хотя бы по одной книге. Нужны были брошюры, готовящие людей к крещению, объясняющие богослужение, рассказывающие о богословии, об аскетической традиции, о церковном искусстве. Нужен был катехизис. С поставленной задачей мы по большому счету справились и сейчас перешли к работе над богослужебными текстами. Конечно, в свое время российская духовная миссия в Китае сделала немало в области переводов богослужебных текстов. Но не всегда эта работа выполнялась идеально. Кроме того, поменялись стандарты языка. Так что эти издания нуждаются в редактировании. Другой вопрос, что не всегда мы находим на русском то, что необходимо китайскому читателю. И часть книг мы переводим с английского.

- Мы не всегда на русском находим и то, что нужно русскому читателю.

- По большому счету да. Но, если современный житель России, далекий от церковной жизни, от церковной традиции, придет в большой церковный книжный магазин, он найдет там себе пару-тройку книжек из тысяч изданных. А мы обращаемся к книгам на английском. Потому что в каком-то смысле китайцы оказались в том же положении, что и американцы. Они ничего не знают о религиозной традиции. Они далеки от этой культуры, для них она внове. И им нужно все объяснять, с одной стороны, просто, а с другой, непримитивно. Книги должны быть интересными, насыщенными интеллектуально и простыми для восприятия. На русском языке таких книг практически нет. Они либо очень сложные и узкоспециальные. Либо такие, что и в руки брать не хочется.

- И кто занимается переводами?

- У нас есть профессиональные переводчики. Это тоже очень сложный вопрос. Потому что немало проблем, существующих из-за недостаточного взаимопонимания между Китаем и Россией, возникли из-за некачественного перевода. У западных стран они тоже есть, но в России дело обстоит хуже. Если на Западе людей, которые хорошо говорят по-китайски не так много, то в России их еще меньше. Наша переводческая школа была разрушена. В результате сегодня лишь пара человек, способна выполнить перевод православной литературы на китайский язык.

- Тем не менее, на первый взгляд у вас все очень неплохо…

- На самом деле, мы нуждаемся в поддержке. Разного рода. И эмоциональной, и ресурсами. Мы находимся в непростом положении, потому что создаем приход с нуля. И этот приход – миссионерский. Конечно, русские составляют бОльшую его часть, тем не менее, задача поставлена сложная – проповедь православия среди китайцев. Это не европейская и не американская ситуация. Русские не остаются жить в Гонконге. Проработав 10, 15, 20 лет, они уедут на Запад или вернутся в Россию. Я не знаю практически никого, кто хотел бы жить и умереть в Китае. Исключение составляют смешанные браки, но их не так уж много. Если человек знает язык и знает реалии страны, он может себя достаточно комфортно здесь чувствовать, осознавая, что все это временно. Что, скорее всего, он не будет здесь жить всю жизнь. Поэтому наша задача – ориентироваться на китайцев. А тут нам не хватает интереса со стороны России и со стороны Русской Православной Церкви. И отклика на вопрос о миссии в Китае, а шире – в Азии – никогда не было. Интерес декларируется, но все остается на уровне словесных заявлений. А реального понимания страны, интереса к ней, желания двигаться навстречу – нет. И это не ново, а достаточно типично.

Меня в свое время поразила такая цифра: за 150 лет (с конца XIX века до начала XX) из одной только Польши в Китай уехало около тысячи католических миссионеров. Одна Польша дала тысячу миссионеров, две трети из которых были женщины. Кроме нее миссионеров посылали Франция, Бельгия, Германия, Италия, Испания. И Америка. Так что, когда меня спрашивают, как я оцениваю результаты миссионерской деятельности Русской Православной Церкви в Китае, я отвечаю – неудовлетворительно. Если уточняют, в чем причина, говорю, что причина в нашей неготовности вложить достаточно ресурсов – материальных и человеческих. И это несмотря на заявления, что Россия с Китаем имеют самую протяженную сухопутную границу в мире. Имеют. Но и Китай и Россия граничат своими самыми отсталыми частями.

Так что нам еще делать, делать, и делать.

Мария Свешникова

Вести